Я — посланник - [31]

— Привет! — здороваются они. — Как самочувствие, Эд?

Я изо всех сил пытаюсь удержаться на поверхности своих мыслей.

— Моя собака, — выдавливаю наконец.

Тут голова выскальзывает из ладоней, и слова «уходят» под темную воду. Я уже успел забыть, как Швейцар только что привел меня в сознание.

— Собаку твою хорошо бы помыть, — говорит один из посетителей.

— С ним все в порядке?

Тихие жалобные слова. Им страшно, они дрожат и слабо пытаются удержаться в воздухе.

— Антиблошиный ошейник тоже не помешает.

— Блохи? — бормочу я. Голос раскатывается капельками по полу. — Нет у него блох, вы что…

— А это тогда что такое?

Парень несильно прихватывает меня за волосы и приподнимает голову — посмотри, мол. Рука у него и впрямь покусана какими-то насекомыми.

— Это не со Швейцара блохи, — упрямо говорю я.

И сам себе удивляюсь: на фига же мне сейчас упираться, мало проблем, что ли?

— Его Швейцар зовут?

Как и Софи, мои незваные гости удивлены выбором имени.

Я киваю в ответ, и, как ни странно, в голове немного проясняется.

— Слушайте, плевать мне на этих блох! Где моя собака? С ней все в порядке?

Парни в масках переглядываются, один смачно откусывает от пирога.

— Послушай-ка, Дэрил, — замечает он по-светски. — Мне кажется, или в голосе Эда послышались неприятные нотки? Я бы сказал, что юноша говорит с нами…

Тут поедатель пирога задумывается, подыскивая нужное слово.

— Раздраженно?

— Нет.

— Сердито?

— Нет. — Парень явно нашел подходящее: — Все гораздо хуже. Эд разговаривает с нами неуважительно.

Последнее слово он произносит с абсолютным, спокойным презрением. Парень смотрит прямо на меня. Его глаза предупреждают о грозящей опасности красноречивее слов. Похоже, дальше по сценарию я должен сломаться и зареветь, пуская сопли и умоляя этих двоих пощадить моего песика-кофемана.

— Пожалуйста, — наконец выговариваю я, — вы же не сделали ему ничего плохого?

Глаза в прорезях маски смягчаются. Парень качает головой:

— Нет, не сделали.

Ф-фух. Наверное, в жизни не слышал более приятных слов.

— Но как сторожевая собака он никуда не годится, — замечает поедающий пирог парень.

Он, кстати, еще в процессе — вымакивает соус на тарелке.

— Представляешь, мы вскрываем дверь, а он спит и в ус не дует!

— Я нисколько в этом не сомневаюсь.

— А когда он продрыхся, то пришел на кухню клянчить еду.

— А вы?

— Ну, мы его пирогом покормили.

— Разогретым или замороженным?

— Естественно, разогретым! — звучит в голосе неподдельная обида. — Мы же не дикари какие. Между прочим, вполне цивилизованные люди.

— А мне, случайно, вы пирога не оставили?

— Слушай, извини, пес сожрал последний кусок.

«Толстый прожорливый жадюга!» — думаю я о Швейцаре. Хотя, конечно, на него бесполезно обижаться. Собаки такие, съедят все, что дадут. С природой не поспоришь.

Так или иначе, я пытаюсь застать их врасплох.

— Кто вас послал? — выпаливаю я.

Вылетев изо рта, вопрос сначала бодренько летит, но потом теряет в скорости и повисает в воздухе. Я тем временем осторожно перебираюсь с пола на стул. Я немного успокоился: теперь понятно, что все это как-то связано с картой и будущим заданием.

— Кто нас послал?.. — задумчиво проговаривает другой парень, тот, что без пирога. — Хороший вопрос, Эд, но вынужден тебя разочаровать: мы не можем ответить. Мы бы с удовольствием — но, увы, не знаем. Нам заплатили за работу, мы ее выполняем. Вот и все.

— Что?! — взрываюсь я. Это звучит не как вопрос, а как обвинение: — Ни фига себе! Мне бы кто заплатил! Я тут…

Мне выдают оплеуху.

Конкретную такую.

Парень опускается обратно на стул и как ни в чем не бывало продолжает доедать пирог: макает последний кусочек коржа в большую лужу соуса.

«Перелил соуса-то, — сварливо думаю я про себя. — Конечно, не свое, не жалко».

Парень спокойно дожевывает, проглатывает кусок и говорит:

— И вообще, Эд, заканчивай тут скулить. У всех дела, у всех работа. Кому сейчас легко? Мы должны стойко переносить трудности ради блага всего человечества.

И гордо смотрит на приятеля — ну как, мол, я завернул?

Они переглядываются и кивают — да, офигенная телега получилась.

— Ну, ты ваще, — говорит товарищ. — Надо слова записать, а то забуду. Как там было? Ради блага… чего?

На лице у него отражается напряженная работа мысли, но слово ему явно не дается.

— Человечества, — подсказываю я очень, очень спокойно.

— Чего?

— Че-ло-ве-че-ства.

— Точно! Эд, у тебя ручки не найдется?

— Нет.

— Чего это?

— Здесь вам не редакция газеты.

— Опять эти нотки в голосе!

Парень поднимается, я получаю оплеуху — еще более серьезную, чем в прошлый раз, — и мой собеседник как ни в чем не бывало садится обратно на стул.

— Больно, — жалуюсь я.

— Благодарю за комплимент. — Парень смотрит на свою руку: она вся в крови, грязи и соплях. — Неважно выглядишь, Эд.

— Угу.

— Да что с тобой такое?

— Я пирога хочу!

Могу поклясться — уверен, вы со мной согласитесь, так как уже наслышаны о моем прошлом, — иногда я веду себя как ребенок. Такой капризуля-переросток. В этом мы с Марвом два сапога пара.

Тот, что дал мне по морде, передразнивает меня детским голоском:

— Я хочу пирога-а-а… — и вздыхает, как разочарованный родитель. — Не стыдно тебе? Пора уже повзрослеть, что ли.