«Я почему-то должен рассказать о том...» - [16]

Шрифт
Интервал

Всплеск. Блеснуло. Выкрик. Стон.
Чёрный, чёрный, чёрный сон.

«Я люблю её печально и упрямо…»[113]

Я люблю её печально и упрямо —
Этой жизни мутную струю.
Вот и вставлена в окно вторая рама.
У стекла вспотевшего стою.
Серый дождь в саду деревья занавесил.
Бурые качаются листы.
Переплёты выцветших садовых кресел
Под дождем блестящи и чисты.
Неужели духота и мрак могилы.
Смерти паралич и слепота
Позабыть меня заставят образ милый
Мокрого кленового листа?
Или будничную эту панораму
Я в душе навеки закрепил
Только тем, что слишком долго и упрямо
Я её, печальную, любил?

«Каких-то артерий кровавые сети…»[114]

Каких-то артерий кровавые сети
И нервы — звено на звено.
Какие-то мысли: о службе, газете.
О том, не пойти ли в кино.
— Ненужно и сложно. Ненужно и тленно.
И только лишь там, в глубине
Ядро набухает, экстракт драгоценный
Густеет на дне, в тишине.
Быть может, одна только мысль или дело.
Иль памяти старой крючок:
Один только взгляд, поцелуй неумелый,
Случайные дюжины строк.
Истлеют артерии, нервы, газеты,
И небо, свернувшись, прейдёт,
А дюжина строк позабытая эта
У Бога в руке расцветет.

«Я впутался в сомнительное дело…»[115]

Я впутался в сомнительное дело:
В земную жизнь вошёл я с головой,
Надел себе на плечи это тело,
Построил этот череп над собой.
Обрёк себя на скуку и мученье —
На одиночество без цели и конца.
«В себе самом пожизненное заточенье»
За неприступной маскою лица.
Я говорю — никто не отзовётся,
Смотрю на звёзды — звёзды далеки,
Целую женщину — и, вот, не удается
Моим зрачкам в её войти.
Грудною клеткой и коробкой черепною
Я отделён от мира и людей.
Безвыходно между тобой и мною
Два сантиметра лицевых костей.

«Зубная щётка и пробор…»[116]

Зубная щётка и пробор
И каждый день обед и ужин…
О, неужели этот вздор
Кому-то для чего-то нужен?
Пора, пора! — очнуться, встать:
«Довольно, к чёрту, надоело!»
И жизнь, как губку, спрессовать
В одно творенье, подвиг, дело.

«Казалось бы — зачем? Зачем я начал это?..»[117]

Казалось бы — зачем? Зачем я начал это?
Весь этот шум и крик без толка и конца.
Я взволновал моря, я закружил планеты,
Я звёзды засветил, я засветил — сердца.
Признаться, этот свет совсем не так уж светел:
С утра бежишь в бюро, глотнувши наспех чай,
Трамвай, бюро, трамвай… глядишь, и не заметил,
Как разменялся день, и новый начинай.
Не проще ли назад? Спустить поглубже шторы,
Повесить на крючок ненужное пальто,
И, погасив миры и упразднив конторы,
Как в ванне опочить в торжественном ничто.
Спокойно и тепло. Но вот, однако, странно:
— Я не хочу назад, покоя не хочу,
И, позабыв навек о сладости Нирваны,
Всё новой суеты, как юноша, ищу.
И странные вдали мерещатся мне страны,
И странный впереди мерещится мне рай…
Сквозь чад к нему летят созвездий караваны.
И мы бежим в бюро. И мечется трамвай.

Бригитте Гельм1 (фильм «Владычица Атлантиды»)[118]

I. «От Озириса и Киприды…»

От Озириса и Киприды,
Плечи Сфинкса, чело Орфея!
О, владычица Атлантиды,
Венценосная Антинея!
Полу-девственница, полу-отрок,
То весталка, то Мессалина,
Современнейшая кокотка
В древнем облике андрогина.
В грозном облике андрогина…
И поёт, заикаясь, кино,
Металлическими голосами.

II. «Хороших вещей есть много…»

Хороших вещей есть много:
Стихи, шоколад, вино.
Есть много вещей у Бога,
Но важно только одно.
Одно лишь важно на свете,
Что эти шаги легки,
Что круглые эти плечи
Так юношески широки.
Одно лишь важно отныне,
Что, вот, над огромным лбом,
Как лавры, кудри богини
Лежат золотым венцом.

«Между слишком редких звёзд…»[119]

Слишком ранние предтечи
Слишком медленной весны.
Между слишком редких звёзд
Слишком рано рождены мы.
Зол предутренний мороз
Над полями мировыми.
Беззащитна и юна
Мироздания весна.
В пустоте необозримой
Вьется утлая земля.
Ураганами кружима
Абсолютного нуля.
Над полями ледяными
Только мы и горячи.
Одинокие, горим мы
Бледным пламенем в ночи.
Нетерпением гонимы,
Слишком рано мы пришли,
Пионеры-пилигримы
Недосозданной земли.
Слишком рано рождены мы,
Бесприютна наша сеть.
Оттого осуждены мы
Умереть.

«Мир — это только росток…»[120]

Мир — это только росток,
Намёк на возможный цветок.
Льются апрельские струи,
Женские ноги легки.
Миру даны поцелуи,
Миру даны — стихи.
Всё это только начало,
Только первый росток.
В мире ещё так мало
В холод бросающих строк.
В мире ещё так мало
Дух занимающих губ.
Нежность была и завяла,
Тянется копоть с вокзала…
Мир — это только начало —
Молод, изменчив, груб.
Мир — это весть благая:
В чёрном, исходном, пустом
Есть этих тучек стая,
Есть этот сад за окном.
Клёнов листва глухая
Тянется вверх и вширь.
Чудом растёт, набухая,
Чудом рождённый мир.
Вырастет мир — и забудет
Копоть вокзальных труб.
Вместо вселенной будет
Только две пары губ.
Вместо вселенной настанет
Только один поцелуй.
Больше уже не обманет
Лепет весенних струй.
Мир — это только росток,
Намёк на возможный цветок.
Мир — это весть благая
О возможности рая.

Последний век («Пройдут столетья. И поздний вечер…»)[121]

Пройдут столетья. И поздний вечер
Порочной, дряхлой земли
Зажжёт над нами зыбкие свечи,
Последние свечи свои.
Будет тревожен розовый воздух
Последней земной весны.
Вкрадчивы будут близкие звёзды,
Вкрадчивы и нежны.
Ночи с тяжёлой серой луною,
Террасы, мрамор, сады.
И тусклое солнце — слишком большое,
И слишком большие цветы.

Рекомендуем почитать
Архитектура и иконография. «Тело символа» в зеркале классической методологии

Впервые в науке об искусстве предпринимается попытка систематического анализа проблем интерпретации сакрального зодчества. В рамках общей герменевтики архитектуры выделяется иконографический подход и выявляются его основные варианты, представленные именами Й. Зауэра (символика Дома Божия), Э. Маля (архитектура как иероглиф священного), Р. Краутхаймера (собственно – иконография архитектурных архетипов), А. Грабара (архитектура как система семантических полей), Ф.-В. Дайхманна (символизм архитектуры как археологической предметности) и Ст.


Сборник № 3. Теория познания I

Серия «Новые идеи в философии» под редакцией Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова впервые вышла в Санкт-Петербурге в издательстве «Образование» ровно сто лет назад – в 1912—1914 гг. За три неполных года свет увидело семнадцать сборников. Среди авторов статей такие известные русские и иностранные ученые как А. Бергсон, Ф. Брентано, В. Вундт, Э. Гартман, У. Джемс, В. Дильтей и др. До настоящего времени сборники являются большой библиографической редкостью и представляют собой огромную познавательную и историческую ценность прежде всего в силу своего содержания.


Свободомыслие и атеизм в древности, средние века и в эпоху Возрождения

Атеизм стал знаменательным явлением социальной жизни. Его высшая форма — марксистский атеизм — огромное достижение социалистической цивилизации. Современные богословы и буржуазные идеологи пытаются представить атеизм случайным явлением, лишенным исторических корней. В предлагаемой книге дана глубокая и аргументированная критика подобных измышлений, показана история свободомыслия и атеизма, их связь с мировой культурой.


Вырождение. Современные французы

Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.


Несчастное сознание в философии Гегеля

В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.


Онтология поэтического слова Артюра Рембо

В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.