Я побывал на Родине - [45]

Я объяснил консулу мои материальные обстоятельства: у нас ничего нет, а самое главное — нам негде жить.

Консул телефонировал полковнику N., ведавшему французскими возвращенцами. В распоряжении полковника был целый склад носильных вещей; правда это было военное обмундирование, но — новенькое, с иголочки. Меня одели с ног до головы и надавали множество всяких вещей для жены и ребенка. Я получил также огромное количество разнообразных консервов, чтобы на первых порах не заботиться о пропитании.

С жильем дело оказалось гораздо труднее: мне приходилось искать себе частную квартиру, оплачивать которую бралось консульство. Но я в Москве был новичек и не имел представления о том, как можно найти квартиру в этом городе, где жили в страшной тесноте.

В тот же день я позвал уже упомянутого управдома на кружку пива и посулил ему хорошую взятку, если он нас как-нибудь, временно, пропишет в доме, которым ведал. Он согласился прописать нас как приехавших в гости, на восемь дней. Это было уже кое-что.

Посольство и консульство начинали свой рабочий день в десять часов утра; с двух до четырех был обеденный перерыв, после чего работа продолжалась до семи часов вечера. Консул провел меня по всем канцеляриям и представил всем служащим посольства и косульства. Приняли меня очень приветливо, кроме одного господина, который был сильно пропитан коммунистическим духом и яростно ненавидел всех, кто плохо отзывался о советских порядках. Удивительно, как предвзятое партийное мнение ослепляет человека: ведь он жил в Москве не первый месяц, и не мог не видеть советской действительности. Но он намеренно закрывал глаза. Правду сказать, почти все дипломатические служащие его терпеть не могли.

Вот где довелось встретиться

В первый же день моей службы я заметил, что по двору ходили еще несколько человек, одетых так же как я, то-есть в военную форму, конечно, без знаков различия. Это были, как объяснил мне консул, такие же как я, французские граждане, прибывшие в СССР со своими женами. Как и я, эти люди бежали под защиту французского флага из разных местностей Советского Союза. Я решил при первом удобном случае поближе с ними познакомиться. Вечером после работы я пошел к ним. Они жили в полуподвале посольского здания. Места там было очень мало; они спали просто на матрацах, положенных на пол. С некоторыми были их жены и дети.

Когда я вошел к ним, они сидели за игрой в карты. Я поздоровался, они ответили. Я не знал, с чего начать разговор. Наконец решился:

— Мне консул сказал, что вы все прибыли сюда с вашими русскими женами…

— Вы что, журналист? — спросил меня один из этих людей. Остальные воззрились на меня не очень-то доброжелательно.

— Нет, я не журналист. Я такой же, как и вы все.

В это время один из сидевших поднялся и, подходя ко мне стал пристально всматриваться мне в лицо.

— Скажите, вы в прошлом году, так приблизительно в октябре месяце, не были в Кенигсберге?

— Как же, был! А вы, значит, тоже побывали в этом аду?

— Ну, как же! Э, так это вы тогда ходили хлопотать к начальству и добились, что все мы смогли оттуда вырваться! Ребята! — воскликнул он, — да неужели вы его не узнали? Ведь это тот самый француз, который так здорово болтает по русски… или — я уже не знаю — по польски, что ли! Вот так штука! Подумать только, где довелось нам встретиться снова! Ну рассказывайте, дружище, какими судьбами вы сюда попали!

Вся компания поднялась и окружила меня. Началась длинная, прерываемая оживленными восклицаниями, беседа. Все они находились в ожидании того момента, когда они вновь смогут зажить по человечески. Это ожидание омрачалось тем, что предстояла разлука с женами, ради которых они отправились в эту сказочную страну осуществленного социализма, из которой так трудно попасть обратно в нормальный мир. Многие надеялись, что когда-нибудь, в конце концов, советская власть позволит их женам тоже уехать во Францию, забрав с собой детей. Человек охотно верит в то, что ему желательно и приятно. А пока-что те из них, у кого семья была здесь, старались как могли скрасить жизнь несчастным женщинам.

Всего в посольстве находилось человек семь французов. Они ожидали визы на выезд. Четверо из них были со мной в Кенигсберге, в лагере Дора, в Бебре и даже в Борегарде. Мы вспоминали с ними все наше злосчастное путешествие. Теперь-то мы со смехом толковали о пережитых трудностях, и только жалели своих русских жен.

Я надеюсь, что все уладится

Через несколько дней консул сказал мне, что найдена возможность переселиться в комнату, где жила одна старушка-француженка. У ней была всего-навсего одна комната, но большая. Старушка боялась уплотнения, и охотно впустила нас в свое скромное жилье. Мы переселились на новое жительство немедленно. Хозяйка комнаты, прожившая всю жизнь в России, совершенно разучилась говорить по французски. Фактически она проживала за городом у каких-то родственников, и таким образом мы с женой остались полными хозяевами комнаты (правда, в коммунальной квартире с общей кухней).

Мы прописались в милиции, но этого было недостаточно. Министерство внутренних дел не разрешало моей жене жить в Москве. Она должна была возвратиться в Ейск и оттуда начать хлопоты о переезде в Москву. Однако, посольство пообещало мне сделать все возможное, чтобы помочь моей жене добиться разрешения тут-же, на месте.