«Я плачу только в подушку». Откровения «первой леди СССР» - [60]

Не знаю, как быть. И посоветоваться не с кем. Только с самой собой. А сама себе я плохой советчик.

Без даты

К комплиментам я отношусь не слишком серьезно, поскольку большая часть их говорится только из вежливости. Но иногда похвала западает в память. Когда датская королева[274] сказала мне, что она мечтает сделать для своей страны столько, сколько я сделала для своей, у меня было такое чувство, будто меня орденом наградили. Надеюсь, что ее мечта сбудется. Позавидовала ей – наверное, очень просто управлять маленькой Данией. Для меня всегда было очень важно иметь возможность контролировать все лично. На уровне райкома это получалось без труда. На уровне горкома уже было трудно, но я старалась, а когда речь идет обо всем Союзе, то волей-неволей приходится полагаться на других. А они часто подводят.

23 августа 1974 года

Умерла Алиса Коонен[275], женщина сложной судьбы. Мои подруги актрисы называли ее «мученицей». Она такой и была. Я познакомилась с ней в 57-м, когда работала первым секретарем горкома. Она приходила ко мне на прием. После закрытия Камерного театра[276] приказом по комитету по делам искусств ей была установлена пенсия. Когда же было принято «Положение о пенсиях»[277], пенсию Коонен попытались пересмотреть в сторону уменьшения. Вопрос был пустяковым. Потребовался всего один звонок, чтобы все решить. Когда Коонен ушла, я подумала – вот ведь несчастная женщина. В молодости у нее было все. Родилась в обеспеченной семье. Училась у Станиславского. Рано прославилась. Много лет была примой Камерного. Рядом с ней был любимый человек – Таиров. Мне не довелось бывать в Камерном, но я много слышала о нем. Игрой Коонен все восторгались. Нечасто так бывает, чтобы актер нравился всем подряд. В первую половину жизни Коонен была счастлива. Она сама мне об этом сказала. «Раньше я жила, а сейчас доживаю», – вот ее слова. Я подумала о том, как больно ей чувствовать себя одинокой и почти забытой. Очень ей сочувствовала. Когда узнала в 70-м, что наши театральные деятели сомневаются – «стоит ли праздновать 80-летие Коонен?», то возмутилась и сказала, что тут и сомневаться нечего. Такие, как она, заслуживают большего, чем чествование в юбилей. Но к ней вообще было прохладное отношение. Она считалась «несоветской», хотя ни в чем антисоветском не была замечена. Негативное отношение к Камерному театру и Таирову легло своей тенью на Коонен. Когда в 65-м я включила Коонен в представление на народную артистку СССР, в ЦК ее сразу же вычеркнули. А мне сделали выговор за политическую близорукость и волюнтаризм. «Волюнтаризм» был тогда модным словом[278]. «За что Коонен давать народную? За выступления в клубах?» Так и не дали. А Рижской киностудии не разрешили снять документальный фильм с Коонен. Речь шла об истории немого кино. Коонен успела сняться в нескольких фильмах еще до революции. Она была прекрасной рассказчицей и замечательным декламатором. Недаром ее выступления в клубах проходили при битком набитых залах.

Сейчас чувствую несчастье Коонен гораздо острее, чем раньше. Сама нахожусь в схожей ситуации, когда все хорошее осталось в прошлом. Когда испытаешь что-то на своей шкуре, лучше понимаешь и сильнее сочувствуешь. Коонен повезло хоть в том, что у нее осталось несколько верных подруг. Знаю об этом от Раневской, которая дружила с Коонен и ее племянницей. Хорошо, когда в трудную минуту рядом оказываются друзья. Есть кому выговориться. Есть с кем разделить горе. Человеческая поддержка очень важна. Невозможно все время держать свои мысли при себе. Иногда надо выговориться, получить одобрение или сочувствие. Часто думаю о том, кто из моих знакомых останется со мной, если я перестану быть министром. Перебираю мысленно имена. То кажется, что останутся все. То, что никого. «В науке есть один царь и бог – опыт. Того, что не доказано опытным путем, в расчет брать нельзя», – говорил нам профессор Догадкин[279]. Так и есть. Только опытным путем можно узнать истину. Варпаховский[280] рассказывал мне «анекдот» из собственной биографии. В бытность главным режиссером театра Ермоловой он уехал отдыхать в Ялту. Спустя неделю дал в театр телеграмму – как идут дела? Варпаховский – человек ответственный, любящий свою работу. Он даже в отпуске должен быть в курсе всего, что происходит в театре. Хорошо его понимаю. Сама такая же. Ворчу – ну хоть бы на этот раз не дергали. А на следующий день уже звоню Тане с Любой, чтобы узнать, как дела. На почте произошла ошибка. Курортный сезон, много телеграмм, путаница. В телеграмме, полученной театром, было написано, что Варпаховский скончался. Скоропостижно. Был переполох. Из театра позвонили домой к Варпаховскому, напугали его жену Иду[281]. Правда выяснилась только на следующий день, потому что в санаторий невозможно было дозвониться – авария на телефонной станции. «Ошибка принесла мне пользу. Теперь я точно знаю, кому можно доверять», – сказал Варпаховский. Узнав о кончине главрежа, некоторые сотрудники сразу же начали высказывать то, что они о нем думали.

Жалею, что не могу пойти на похороны к Коонен. Мое появление там будет всеми неверно истолковано. И в ЦК тоже истолкуют. Становлюсь такой осторожной, что скоро начну шарахаться от собственной тени. Нервы. Все от нервов. А когда-то у меня были железные нервы. Когда в Симферополе в обкоме комсомола начался пожар, все бросились вон, а я схватила двух попавшихся под руку ребят и с ними спасла картотеку. Мужчины-обкомовцы потом долго не могли смотреть мне в глаза. Им было стыдно за то, что они поддались панике. Пожар был пустяковый, но дыму от него было много. А шуму еще больше. Только пять человек не поддались панике – наша троица, которая вынесла картотеку, и два парня из трудотдела