Я - не Я - [46]

В темноте кто-то зашевелился, застонал.

Явился, гад! — протянул женский страдальческий голос. — Тебе, гаду, поверили… И ведь не принёс, скотина, знаю, что ничего не принёс! Зажги свет! Зажги, говорю! Или совсем готовый?

Заскрипела кровать, что-то поднялось, прошло мимо Неделина. Зажёгся свет.

Перед ним стояла женщина лет пятидесяти с опухшим лицом, глаза смотрели в щёлочки, шея женщины была грязна, белели только складки морщин, жидкие волосы мокро висели по щекам. Женщина была одета в рваную сиреневую кофту, в зелёную юбку из нетленного доисторического кримплена, ноги босы, жёлтые отросшие ногти загибались.

Проспался уже где-то? Гад! — Женщина плюнула в Неделина, но так слабо, что плевок не долетел, упал на пол. Шаркая ногами, она побрела к постели, легла, покрылась грязным красным одеялом, из дыр которого торчала вата, поправила, кряхтя, под головой подушку.

Ничего не принёс? — безжизненно спросила она. Неделин не ответил, думал о воде. Увидел дверь, вошёл: кухня. Долго и жадно пил воду из-под крана. Вернулся в комнату, огляделся, где бы сесть. Но, кроме постели, круглого стола без скатерти, шкафа и радиоприёмника, в комнате ничего не было. Постель, очевидно, служила и лежачим, и сидячим местом. Неделин сел на пол.

Скотина, скотина, скотина! Выла женщина.

А Неделин, чувствуя себя во власти второй жажды, думал: она наверняка знает, где сейчас, ночью, можно достать.

Деньги есть, — сказал он.

Правда?

— Я говорю.

Что ж ты не взял-то ничего?

Не могу. Сердце болит.

Сердце! Сволочь ты последний, а не сердце! Сходи к Светке!

К какой Светке?

Не тяни душу, гад, не придуривайся! К Светке-парфюмерше. Поругается, но даст. На дешёвый-то хватит?

Не знаю.

А то скажет: только дорогой, и что тогда? Иди, гад!

Прошло несколько минут. Женщина не вступала больше в спор.

Наконец, мучаясь, она поднялась с постели, проковыляла к Неделину. Он дал ей деньги.

Ещё есть?

Нет.

Чтоб ты мне всё дал? — лицо женщины покриви лось, пытаясь изобразить недоверчивую усмешку, но ничего не вышло.

Неделин ждал её, испытывая такое нетерпение, какого у него никогда в жизни не было. Он видел старое ведро, зачем-то валяющееся под кроватью, и вдруг представил, что это ведро стоит перед ним, наполненное красной жидкостью, именно красной, рубиново-красной. Это вино. Он припадает к ведру и пьёт, пьёт, пьёт, он лакает языком, как собака, он урчит от наслаждения и никак не может напиться. И, наконец, отваливается, ополовинив ведро, ставит его подле себя, чтобы боком чувствовать присутствие целительной жидкости, которой пока ещё много…

Неделин вскочил, стал рыскать по комнате, побежал на кухню, обшарил её, хотя понимал, что в этом доме поиски спиртного бессмысленны. Но просто сидеть и терпеть было ещё мучительней.

Хлопнула дверь.

На! — женщина сунула ему в руки какой-то пузырёк.

Одеколон! Неужели он будет пить одеколон?

На два хватило! — хвасталась женщина.

А воспалённая утроба Неделина кричала: дай! дай! дай!

Неделин слышал, что есть люди, которые могут пить одеколон, дошедшие до ручки, до крайности, они могут пить вообще всё, в чём есть хоть какие-то градусы. Но сам он никогда бы не смог этого сделать. То есть сам — когда был самим собой.

Женщина пошла на кухню, и Неделин пошёл за ней, он хотел видеть, как это делается.

Она открыла пузырёк, понюхала и подмигнула Неделину:

Что надо!

Взяв металлическую кружку, она набулькала в неё половину содержимого пузырька, разбавила водой из-под крана, взяла со стола жухлый огрызок огурца и прикрикнула на Неделина:

Чего вылупился? Отвернись! Неделин отвернулся.

Женщина сзади шумно фыркнула и захрустела огурцом.

Малосольненькие лучше всего отбивают, — сказала она добрым голосом. — Когда если с укропчиком, с чесночком. Лучше всего отбивают. Я всем закусывала, а всё-таки малосольненький огурчик после одеколона лучше всего. Что ж ты, давай, поправляйся!

Неделина тошнило от одной только мысли, что он будет пить эту невыносимо пахнущую жидкость, но что-то в нём обрушивалось с мощью водопада и ревело: дай! дай! дай! — и как за шумом водопада иногда не услышишь человеческого голоса, так и Неделин перестал слышать за этим рёвом свой голос. Он, следуя примеру женщины, налил одеколон в кружку, разбавил водой, женщина заботливо сунула ему остаток огурца и предупредительно отвернулась.

Первый глоток обжёг горло и застрял в горловом спазме, хотел вырваться изо рта обратно, но вторым глотком Неделин не дал ему хода, судорожно дёргал кадыком, вбирая в себя одеколонный раствор. Допил, сунул в рот огурец и стал торопливо жевать, совершенно не чувствуя вкуса огурца, но зато одеколонный привкус стал притупляться. Желудок болезненно сокращался, глаза заслезились, но организм алкаша терпел, зная, что сейчас наступит облегчение. И оно наступило, отхлынула тошнота, по телу разлилось тепло, ушла головная боль и вокруг стало будто светлее, словно слёзы промыли глаза.

Хорошо огурчиком-то? — спросила женщина. — Я всегда говорила — малосольные напрочь отбивают. Уже и не чувствуешь, что одеколон пил, правда?

Неделин, хоть ещё и чувствовал, но кивнул.

Он сел на грязный стол напротив женщины. Глаза её чуть приоткрылись, прояснели, Неделин подумал, что ей, пожалуй, не пятьдесят, а сорок, а может, даже и меньше.