Я не свидетель - [15]

Вздохнув, он поднял со стула грузное тело и тяжело опустившись на колени, вытащил из-под кровати деревянный чемодан. Под лохмотьями лежала старая газета, а уж под нею - папка: серая, потускневшая от времени. На ней штамп "Хранить вечно", а посередине красивым профессионально-писарским почерком - "Дело N_1427. Оперативно-следственные материалы по розыску и обезвреживанию банды Иегупова Бориса Николаевича, 1918 г."

Иегупов открыл папку. На первой же странице, приколотая ко всем документам сверху лежала записка - клочок оберточной бумаги, на котором было написано: "Дело расследованиемъ не закончено. Бесперпективно. В.Артомоновъ". Приподняв этот листок, Иегупов увидел фотографии, поселившие тогда в его душе кошмар. Он не стал листать странички, все их знал почти наизусть - не раз перечитывал. Закрыв папку, закутал ее в те же шуршащие газеты и, упрятав на самое дно, затолкал чемодан под кровать.

Пыхтя, опираясь на руки, Иегупов поднялся, погасил свет, в изнеможении рухнул, не раздеваясь на кровать. Он не боялся, что уснет, наоборот, знал, что сна не будет, пока воспоминания не пройдут свой путь и начало не сомкнется с концом в замкнутый круг. Лишь избавившись от них таким образом, выпив тридцать капель корвалола, удастся уснуть...

Уже в августе 1941-го года Старорецк оказался на выступе, который подрезала немецкая танковая колонна. Иногда тихой и скрытой душной ночью, когда в окнах домов не горела ни одна лампочка и не светил ни один уличный фонарь, как гул отдаленной предливневой грозы, долетала канонада. В городе шла эвакуация.

Антон Иегупов, страдавший хромотой из-за недоразвитости тазобедренного сустава (врачи предполагали родовую травму) в армию призван не был. Его вольнонаемным взяли в райотдел НКВД истопником. Выполнял он и переплетные работы. Поскольку был сирота, жил прежде у тетки, то уже в шестнадцать лет пошел учеником в переплетную мастерскую, овладел этой профессией. В подвале при небольшой котельной НКВД, которая работала на угле, он обжил чистый закуток, куда воткнул верстачок, на котором занимался переплетными работами.

Стояли знойные дни и душные ночи, но в топке котла гудело пламя: жгли архивные дела, боясь, что вывезти удастся незначительную часть, да и только за последние годы. В углу возле бункера с антрацитом лежала гора папок, бегом их сносили сюда сотрудники и снова мчались наверх, на второй этаж за новыми.

- Давай, давай, кочегарь, Антон! - подгонял лейтенант госбезопасности. Он был обязан присутствовать при этой операции.

Расшуровав длинной кочергой, звякавшей о колосники, нутро пламени, Антон швырял туда старые, пропахшие пылью папки.

Где-то ближе к полуночи лейтенант, глянув на часы, забеспокоился.

- Ты тут, Антон, помахай сам, а я сбегаю домой, поглядеть надо, как там мои собирают чемоданы. Жена одна, а у старшей дочери корь. Я постараюсь быстро.

Оставшись один, Антон продолжал швырять в огонь папки с тем же равнодушием, что и прежде, беря сразу по несколько штук, охапкой, но слежавшиеся, они горели плохо и через какое-то время он стал выдергивать из кучи по одной-две, бросал мимолетный взгляд на надписи на обложке и отправлял в топку. Все они были помечены приказом "Хранить вечно", и он только скользил взглядом по названию дела. Мало-по-малу освобождался угол, где лежали загнанные навсегда в чернила и бумагу минувшие годы и людские судьбы. Так он и наткнулся на линяло-серую тоненькую папку, на которой прочитал: "Дело N_1427. Оперативно-следственные материалы по розыску и обезвреживанию банды Иегупова Бориса Николаевича, 1918 г.". Антон остолбенел, потом подскочил к железной двери и задвинул щеколду. Его даже замутило от страха, склизкий пот облапил грудь и спину. Открыв папку, под листком с надписью "Дело расследованиемъ не закончено. Бесперспективно. В. Артомоновъ", Антон увидел две фотографии. На одной трое молодых мужчин, одного он узнал - своего двоюродного дядю Бориса Николаевича Иегупова. Лицо его на снимке было обведено черным кружком. Тетка, сестра матери, воспитавшая Антона после смерти его родителей, как-то упомянула об этом Иегупове не очень хорошо. На обороте снимка было написано "Борисъ". Второй снимок, большой, был групповым, человек пятнадцать-двадцать. На нем лицо дяди тоже было обведено, то ли черной тушью, то ли черными чернилами.

"Сжечь!" - мелькнуло в голове, и он шагнул к топке. Но звало желание прочесть, узнать, что же там, меж серыми обложками, кто в действительности, его дядя? "Спрятать?" - выскочил вопрос. Он понимал, где работает и что произойдет с ним, если это обнаружится. Однако загадка терзала, любопытство и беспечность молодости одолели осторожность, и быстро вытерев ветошью черные от угольной пыли руки, Антон достал из рассохшейся старой тумбочки, где держал мыло и чистую одежду, несколько газет, завернул в них папку и выкопав в бункере ямку, сунул ее туда и засыпал углем. Все он делал торопливо, сосредоточенный только на одном упрятать! Затем зачерпнул алюминиевой кружкой теплой воды из ведра, жадно выпил, утер рот и подбородок и глубоко вздохнул. Суетливость и напряжение первого страха прошли, и уже в каком-то бездумном отупении он стал с лихорадочной поспешностью, чтобы наверстать время, швырять кипы папок в топку...