Я не свидетель - [5]

Тюнен чувствовал, как задеревенели губы, дрожащими сухими пальцами он переложил с места на место вилки и нож. Случилось то, чего он и в дурном сне не увидел бы. Его прадед, дед и отец считали себя немцами, отец только в девятисотом году переехал с Поволжья на Украину - в Старорецк. Он же, Георг Тюнен, считал себя и немцем и русским, а уже сын и невестка, полагал он, и вовсе обрусели. И слава Богу! Так безопасней, спокойней, потому что время, в котором протекала его жизнь, не давало права не только говорить об этом, но и думать было рискованно; в Георге жил инстинкт самосохранения, раз и навсегда внушивший, что и мысли могут быть услышаны. Это вселилось в него в ту августовскую ночь сорок первого года, когда в двадцать четыре часа всех их из города вывезли одним эшелоном в Казахстан... Что же такое произошло теперь, что люди сдвинулись с мест, что проснулось в молодом поколении?

- А что Марта? - спросил он.

- А что Марта? Приеду - поговорю.

- Страшно, Саша. Кто тебя ждет в Германии? Что ждет? Все заново начинать?

- Почему, ты говоришь "тебя"? А ты, если мы поедем?

- Мне уж куда поближе, за околицу, где мама твоя лежит.

- Как по-немецки "не говори глупости"?.. То-то... Ладно, мы еще к этому разговору вернемся.

- Только подумай хорошенько, не торопись...

Через сутки сын улетел. В долгом неизбежном одиночестве Тюнена поселилась нежданная жилица - тревога. В бессонные ночи он затевал беззвучные мысленные диалоги с сыном, с невесткой Мартой, с самим собой.

И сейчас, получив письмо из Мюнхена, твердо решил: сыну о нем - ни слова, понимал, в какую сторону оно может повернуть решение Александра. В душе надеялся, что вернувшись к себе в Дудинку, сын в работе, в заботах, среди знакомых людей поостынет, задвинутся за шторочку будней и виденное у германского посольства и услышанное в Поволжье, в Марксе. Да и Марта может не согласится... И дай Бог...

Теперь фотография, которую прислал этот Анерт из Мюнхена. Интересно не только то, что на ней запечатлен отец, но и то, что рядом с ним какой-то Борис Иегупов. Время повыдуло из памяти многое, что было вроде недавно - пять-десять лет назад, но почему-то запасливо сохранило пустяки из далекого почти нереального уже детства: искореженные булыжники мостовых, поросшие лопухами кюветы, где в теплой пыли, нахохлившись, квочка прикрыла желтые цыплячьи тельца и подозрительно вертела по сторонам головой; из школы спешит домой аккуратный мальчик в матросском костюмчике - Георг Тюнен; он минует улицу Благовещенскую, на углу, где заворачивает на Большую Успенскую - остекленная дверь из темного дерева, это вход в "фотографию Иегупова"; хотя она уже давно государственная, однако жители называют ее по имени прежнего владельца. Но имелся и еще один Иегупов. В 1941 году, когда из Старорецка вывозили немцев, среди конвойных, вертелся хромой парень в штатском, было ему чуть за двадцать. Когда их привезли в Казахстан, к месту, конвойные куда-то исчезли, а парень этот остался в Энбекталды, был кучером на пролетке, возившей местного начальника НКВД, а жил во дворе НКВД в каморке глинобитного флигелька; не имел в Энбекталды ни родных, ни знакомых, и потому быть может подружился с ним, Георгом Тюненом - земляком и почти ровесником, Тюнен был старше его всего на год. Звали паренька Антон Иегупов. Позже Тюнен узнал, что отец Антона и был владельцем фотосалона. В 1918 году трехмесячный Антон остался сиротой, родители умерли от тифа.

Еще Тюнен помнил, что в их эшелоне было три товарных вагона, в которых везли из самого Старорецка каких-то лошадей, Антон и еще два пожилых мужика были при них конюхами.

Из Энбекталды Антон уехал в 1949 году в Старорецк к какой-то родственнице. Все эти годы они переписывались, но с каждым десятилетием все реже и реже, к нынешнему времени получали друг от друга одно-два письма в год, а случалось, что и через раз...

И сейчас Тюнен решил не только написать приятелю, но и, пересняв, отправить фотографию: вдруг этот Иегупов на ней - отец Антона, а у Антона может и нет такого снимка, то-то будет человеку приятно, память.

Тюнен достал из старого иссохшего комодика общую тетрадь, выдрал двойной листок в клеточку, в шариковой ручке паста застыла, давно не пользовался, и он повертел стержнем над пламенем спички, почеркал штришками по белому полю газеты и приступил к сочинению письма. Излагал все обстоятельно - и про сообщение Анерта из Мюнхена, и про фотографию, копию с которой посылает, и что это должно остаться в секрете, только между ними (главное, чтоб сын Александр не знал), объяснил при этом мотивы.

Послание это Тюнен отправлял заказным "до востребования", как и просил Антон, поскольку в одном из последних писем сообщал, что дом их должны ставить на капремонт, это на год-два, а куда переселят, он покуда не знает. Написав письмо, Тюнен отправился к знакомому фотографу, чтобы снять копию со снимка...

3

Левин сидел у себя в кабинете, заполнял какие-то анкеты, необходимые для собеса. Стол его был прибран, никаких бумаг, как прежде. На сейфе стояла радиоточка, "Маяк" передавал последние известия. На отдельном столике были разложены стопками писчая бумага, жесткие папки с надписью "Дело", мягкие папки с надписью "Надзорное производство"...