Я - не серийный убийца - [4]

— Между убийцей политика и серийным убийцей большая разница.

— Знаю, — ответил я, глядя ей прямо в глаза. — Поэтому и написал то, что написал.

— Ты и правда сообразительный парень, — сказала Маргарет. — Говорю это без всякой иронии. Вероятно, единственный, кто уже сделал задание. Но так нельзя… Это ненормально, Джон. Я надеялась, ты уже вырос из этой своей одержимости душегубами.

— Не душегубами, — возразил я. — Серийными убийцами.

— В этом различие между тобой и остальными, Джон. Никто не видит тут никакой разницы.

Она вернулась в морг, чтобы заняться внутренними полостями трупа: вывести желчь и яд, очистить тело полностью. Стоя в темноте, я смотрел на небо и ждал.

Не знаю чего.

Глава 2

Ни тем вечером, ни на следующий день тело Джеба Джолли нам не доставили. Всю неделю я провел в нетерпении, каждый день сломя голову бежал домой из школы, чтобы узнать, привезли его или нет. Такое чувство я испытывал только на Рождество. Коронер задерживал тело гораздо дольше обычного, чтобы провести полное патологоанатомическое обследование. Газета «Клейтон дейли» каждый день печатала статьи об этом и во вторник наконец подтвердила, что полиция рассматривает версию убийства как основную. Поначалу они считали, что Джеба убил дикий зверь, но потом обнаружили улики, указывающие на преднамеренное убийство. Что это были за улики, никто не знал. Это было самое громкое событие за то время, что мы жили в округе Клейтон.

В четверг нам вернули задание по истории. Я получил высший балл и заметку на полях: «Любопытный выбор!» Максвелл, с которым я дружил, недотянул до высшего балла, потому что задание у него получилось короткое и с орфографическими ошибками. Он написал полстраницы об Альберте Эйнштейне, и «Эйнштейн» у него каждый раз было написано по-разному.

— А чего об Эйнштейне еще писать? — удивлялся Макс, когда мы сидели за столом в углу школьной кафешки. — Он придумал формулу Е = mc² и атомную бомбу. Вот и все. Хорошо еще, что на полстраницы хватило.

Вообще-то, Макс мне не нравился, и в этом смысле я был совершенно нормален: Макс никому не нравился. Невысокий, толстый, в очках, он всегда носил с собой ингалятор, а одевался так, словно доставал вещи из старого сундука. К тому же вел себя нагло, вызывающе слишком громко и уверенно говорил о вещах, о которых почти ничего не знал. Словом, у него были замашки задиры, хотя силой и харизмой природа его явно обделила. Но меня это вполне устраивало, потому что у него имелось одно незаменимое качество, которое я считал главным для школьного приятеля: он любил болтать, и его не слишком заботило, слушаю я или нет. В этом заключалась одна из составляющих моего плана оставаться незамеченным: в компании друг друга мы с Максом казались двумя чокнутыми, один из которых говорит сам с собой, а другой вообще никогда ни с кем не разговаривает. И все же между нами происходило некое подобие разговора. Не бог весть что, но зато мы выглядели почти нормальными. Два минуса дают плюс.

Здание клейтонской средней школы было старое, как и любой другой дом в городе. Учеников сюда привозили едва ли не со всего округа, и, по моим подсчетам, каждый третий был с фермы или из загородного поселка. Двух-трех ребят я вообще не знал (в некоторых семьях, которые жили далеко от города, детей учили дома вплоть до старших классов), но большинство были мне хорошо знакомы еще с подготовительного класса. Новенькие в Клейтоне не появлялись ни разу — они проносились мимо по автомагистрали между штатами и обращали на наш городок не больше внимания, чем на труп собаки, валявшийся на обочине.

— А ты о ком написал? — спросил Макс.

— Что?

Я даже не слышал, о чем он говорит.

— Спрашиваю, о ком ты написал по истории? — повторил Макс. — Наверняка о Джоне Уэйне.[6]

— С чего бы я стал писать о Джоне Уэйне?

— Тебя же назвали в его честь.

Он был прав. Меня зовут Джон Уэйн Кливер. А мою сестру — Лорен Бэколл[7] Кливер. Мой отец очень любил старые фильмы.

— Если тебя назвали в чью-то честь, это еще не значит, что тот человек тебе интересен, — возразил я, продолжая вглядываться в толпу. — Например, «Максвелл Хаус», почему ты не написал о нем?

— А это человек? — удивился Макс. — Я думал, марка кофе.

— Я написал о Деннисе Рейдере. СПУ.

— Что значит СПУ?

— «Связать, пытать, убить». Так он подписывал письма в газеты.

— Он же больной, старина. Сколько человек он убил? — спросил Макс без особого интереса.

— Может, десять. Полиция еще толком не знает.

— Всего-то? Ерунда. При ограблении банка можно убить намного больше. Тот тип, о котором ты писал в прошлом году, в этом смысле был получше.

— Не важно, сколько они убили. И это не ужасно — это неправильно.

— Тогда почему ты все время о них говоришь?

— Потому что неправильное интересно.

В разговоре участвовала только малая часть моего мозга, а большая думала о том, как будет классно увидеть тело, полностью разъятое на части после вскрытия.

— Ты просто чокнутый, старина, — сказал Макс, откусывая сэндвич. — Тут ничего не скажешь. Когда-нибудь ты укокошишь целую кучу людей — может, больше десяти, ведь ты всегда стремишься к рекордам. И тогда меня будут показывать по телику, спрашивать, предвидел ли я это, а я скажу: «Да, конечно, черт побери! У этого парня мозги были набекрень».