Я - не серийный убийца - [22]

— А твой отец?

— Моего отца здесь нет, — сказал я. — Я даже не знаю, где он.

— Но за него ты не боишься?

— Нет, — ответил я не сразу.

Так оно и было, но кое о чем я умалчивал и чувствовал, что он это понимает.

— Что-нибудь еще?

— А должно быть что-то еще? — спросил я.

— Если не хочешь об этом говорить, не будем, — сказал Неблин.

— А если будет нужно?

— Тогда и поговорим.

Иногда психотерапевты так раскрывают душу, что диву даешься, как у них вообще получается что-то утаить. Я смотрел на него, взвешивая все за и против, — стоит или нет заводить разговор, который все равно неизбежен. В итоге я решил, что вреда от него не будет.

— Мне на прошлой неделе приснилось, будто этот убийца — мой отец.

Неблин никак не отреагировал, но спросил:

— Что он делал?

— Не знаю, приехал даже не ради меня.

— Тебе хотелось, чтобы он забрал тебя с собой после убийства? — спросил Неблин.

— Нет, — ответил я, ерзая на стуле. — Я… хотел, чтобы он забрал меня с собой туда, где он больше не сможет убивать.

— И что случилось потом?

Мне вдруг расхотелось говорить о том, что было потом, хотя я сам начал этот разговор. Знаю, я противоречил сам себе, но сны, в которых ты убиваешь своего отца, могут оказывать подобное действие.

— Может быть, поговорим о чем-нибудь другом?

— Хорошо, — ответил доктор и сделал запись в блокноте.

— Можно посмотреть, что вы написали? — спросил я.

— Конечно. — И он передал мне блокнот.

Главная причина: убийца в городе.

Не хочет говорить об отце.

— Что за «главная причина»?

— Главная причина, по которой ты напугал Роба Андерса. Есть еще и другие?

— Не знаю, — ответил я.

— Если не хочешь говорить об отце, может, поговорим о твоей матери?

Монстр за стеной зашевелился. Я привык думать о нем как о монстре, но на самом деле это был я сам. Или, по крайней мере, темная часть меня. Вы, вероятно, думаете, что быть вместилищем монстра жутковато, но, поверьте мне, гораздо хуже, когда этот монстр — ваш собственный мозг. Если называешь его монстром, то как бы немного дистанцируешься от него и чувствуешь себя лучше. Не намного, но и это уже что-то.

— Моя мать — дура, — сказал я. — Она не пускает меня в морг. Уже месяц.

— До прошлого вечера в городе почти месяц никто не умирал. Зачем тебе в морг, если нет работы?

— Я часто ходил туда — подумать. Мне там нравилось.

— У тебя нет другого места, где можно было бы посидеть и подумать?

— Я езжу на Фрик-Лейк, — ответил я. — Но там теперь холодно.

— Фрик-Лейк?

— Клейтон-Лейк. Там много всяких чудиков. Но я практически вырос в этом морге, и она не имеет права не пускать меня.

— Раньше ты говорил, что всего лишь несколько лет помогал матери, — продолжал доктор Неблин. — В морге есть еще что-то, к чему ты привязан?

— Этот репортер погиб вчера вечером, — сказал я, не обращая внимания на его вопрос. — И мы, вероятно, получим его — они, конечно, повезут домой хоронить, но сначала могут прислать к нам на бальзамирование. Я должен увидеть это тело, а она не хочет меня пускать.

Неблин помолчал.

— Зачем тебе его видеть?

— Чтобы узнать, что он думает, — ответил я, глядя в окно. — Я пытаюсь его понять.

— Убийцу?

— С ним что-то не так, а я никак не могу сообразить, что именно.

— Так, — сказал Неблин. — Мы можем поговорить об убийце, если ты этого хочешь.

— Правда?

— Правда. Но когда мы закончим, ты ответишь на любой вопрос, который я задам.

— Какой вопрос?

— Узнаешь, — ответил Неблин, улыбаясь. — Так что тебе известно об убийце?

— Вы знаете, что он забрал почку у первой жертвы?

Неблин склонил голову.

— Я этого не знал.

— Никто этого не знает. Так что никому не говорите. Когда труп привезли в морг — у него отсутствовала почка. Все тело было располосовано, но почку отрезали довольно ровно.

— А что со второй жертвой?

— У того он взял руку, — сказал я. — Живот располосовал, но не выпотрошил — большинство внутренностей остались на месте.

— А у третьего он забрал ногу, — закончил Неблин. — Интересно. Значит, органы, собранные в кучку в первый раз, были делом случая — он не исполняет ритуал над убитым, просто забирает части тела.

— Именно это я и сказал маме, — всплеснул я руками.

— И после этого она тебя вышвырнула?

Я пожал плечами:

— Наверное, для нее это прозвучало жутковато.

— Меня интересует то, как он оставляет тела, — сказал Неблин. — Не забирает их и не прячет. Просто оставляет — пусть другие найдут. Обычно это означает, что серийный убийца вкладывает в свои действия какой-то смысл, хочет, чтобы мы нашли тело и прочли его послание. Но если верно то, что ты говоришь, он не выставляет тела напоказ — быстро наносит удар и исчезает, проводя с убитым как можно меньше времени.

— Но что это значит? — спросил я.

— Прежде всего то, что он, возможно, ненавидит то, что делает.

— В этом есть смысл, — кивнул я. — Я об этом как-то не подумал.

Я мысленно назвал себя дураком за то, что сам не догадался. Почему мне не пришло в голову, что убийца, возможно, и не получает удовольствия от убийства?

— Но он изуродовал лицо репортера, — вспомнил я, — так что у него был еще какой-то мотив, кроме как прикончить его.

— У серийных убийц, — сказал Неблин, — мотив нередко носит эмоциональный характер: убийца может быть рассержен, разочарован, смущен. Не впадай в ошибку и не считай, что социопаты лишены чувств, — чувства у них как раз очень обострены, они просто не знают, что делать со своими эмоциями.