Я навсегда тобою ранен... - [59]

– По Жванецкому, – хохотнул Мурзин. – «Теперь он официантом в Лондоне, жалеет страшно».

– С зоны Леха бежал, – пояснил Голованов. – Укатали сивку мусора, закрыли по новой. Отсидел – и считай, закончилась жизнь. Денег нет, здоровья, сил... Так и так, мол, Валентин, в известность я тебя поставил. Самому мне в те края не попасть, а ты молодой, здоровый... если хочешь, поищи. Я не жадный, пятьдесят процентов тебе, пятьдесят – мне. Сами делайте выводы, ребята...

Потом они молчали, а я усердно ворочал извилинами. Повествовал Голованов неуверенно, подбирая слова, как будто вспоминал их последовательность. Логика в его рассказе, несомненно, была, но какая-то урезанная. Не знаю, какая правда меня бы устроила, но в этой многое не нравилось. Стал бы нормальный человек рассказывать про золото, которое придется разложить на пять кучек? Мы же не амебы, чтобы делиться. А пятьдесят процентов мифическому Лехе?

– Подождите, а этот тип... ну, который длинный и с рюкзаком... – раньше прочих начала соображать Рита.

– Ты его видела, – мрачно сказал Куницын. – И Стелла видела. Вот только мы не видели и поэтому слабо верим в его существование.

– Верно, – согласился Мурзин. – В снежную бабу верим, а вот в снежного мужика...

– Ты серьезно, Сергей? – игнорируя Мурзина, вперилась в Куницына Стелла. Ее голос задрожал. – Ты считаешь, что этот зэк с рюкзаком и мохнатое страшилище...

С логикой у полуночников проблем не было. Через несколько минут они бы сделали вывод, который двумя днями ранее сделала милиция. Однако неспешные умозаключения откладывались. Возникли непредвиденные обстоятельства неодолимой силы.

– Дичь созрела, – спохватился Голованов. – Готовьте стол. Где фляжка? Пить бум, ребята?

– Отлично, – потерла ладошки рыжая, – мы как раз по этому делу.

– Постой-ка, – приподнялся Куницын. – А это что за хрень?...

Мне показалось, он уставился прямо на меня. Нагнулся, не опуская глаз, вытянул из-под ног охотничий карабин... Жар ударил в голову – стрелять собрался? Как он меня вычислил? Я вскинул пистолет, чтобы выстрелить первым – в сторону, разумеется... Но он увидел кого-то другого. Под скалой, на которой я расположился, что-то прошуршало, тень метнулась в сторону. Вот так номер! Подо мной сидел! И мысль несвоевременная: не мог он не почуять присутствия чужака. Непременно почуял, но неинтересен я ему был...

Лагерь взорвался. Голованов с перепугу хлопнулся в костер. Брызнули искры. Закричали девицы, грохнул выстрел. Пуля чиркнула о камень. Визжали рыжая с брюнеткой, Голованов завывал от боли, стряхивал с себя огонь. «А это весело», – как-то неуверенно подумал я.

– Вот он! – вопил возбужденный Мурзин, махая кулаками, – живой он! Кто же так стреляет, дурында?!

Хлопнул второй выстрел. И снова что-то покатилось между камнями, издавая горловое урчание. Личность в лохмотьях проявляла недюжинную прыть – оторвалась от земли, вцепившись мертвой хваткой в зубец, перелетела на другую сторону гребня. Вдогонку гавкнул карабин...

В лагере царила суматоха. Брюнетка орала, что ноги ее здесь не будет, она уже бежит – и неважно, в какую сторону. Металась Стелла, ругался Голованов – у него, видите ли, ожог третьей степени, паралич от ужаса и стойкая вера в нечистую силу. Мурзин лихорадочно собирал вещи. Прилично вел себя лишь один Куницын. Блюдя реноме крутого Уокера, он передернул затвор, прыгнул на камень, прислушался. Затем спустился вниз и углубился в лабиринт, готовый стрелять на любой шорох.

– Сереженька, не покидай нас, – жалобно попросила Рита.

Куницын раздраженно отмахнулся. Упер приклад в плечо и кошачьим шагом двинулся дальше. Прошел в каком-то метре от меня, прыгнул на наклонную плиту, встал, расставив ноги. Так и мерцал, пока в лагере не унялась суматоха. Голованов понял, что он больше испачкался, чем обжегся. Мурзин побросал в рюкзаки вещи, стащил, обжигая пальцы, дичь с рухнувшей рогатины, утрамбовал ее в рюкзак и ловко затянул шнур.

– Серега, чешем отсюда!

– А что это было, Сереженька? – вибрирующим голосом вопросила Стелла.

– Неужели это он, тот самый... – Брюнетку колотило, а успокоить оказалось некому.

– А не надо было расслабляться. – Куницын повесил карабин на плечо, спрыгнул с плиты и вернулся в компанию. – Чего испугались, он же не напал на нас? Просто подглядывал. Нормальная ситуация. Должно же быть какое-то разнообразие в этой скучной рутине...

– Дьявол... – осенило Мурзина, брызги от костра заплясали в голубых глазах. – А ведь в этом что-то есть, ребята... Я имею в виду золото, этого чудика, который к нам опять приклеился...

– Я же говорил... – вякнул Голованов.

– Все становится предельно загадочным, – хмуро заключил Куницын. – Вещи собрали? Пошли, включайте фонари. Попробуем оторваться от этой обезьяны...

В зрительном зале становилось холодно и неуютно. Туристы с гамом и стоном растворились во мраке – настала тишина, прерываемая лишь посвистом ветра. За гребнем покатился камень, что-то прошуршало. Я спустился со скалы. Рюкзак мешал, но снимать его было бы неправильно. Ветер пел на разные голоса, Ашлымбаш глухо рокотал в пропасти. Из бора, расположенного метрах в двухстах к западу, с однообразным постоянством долдонила неспящая птица...