Я навсегда тобою ранен... - [42]

– Здравствуй, сынок, – поздоровалась старушка и с любопытством завертела головой.

– Здравствуйте, бабушка, – выдавил я. – Вы, наверное, опять ошиблись?

– Да что ты, сынок, мне точно сказали, куда идти... Высокий такой, статный, молодой еще... Я и вчера сидела, ждала тебя...

«Уже и не помнит, что хваталась за рукав», – подумал я.

– Не припомню, когда это было, то ли в понедельник, то ли во вторник, – нараспев говорила старушка. – Но мужчина ко мне пришел. Ну точно, во вторник, утром... А может, после обеда... У меня как раз труба прохудилась... Я и подумала, что он сантехник. Надо же такому случиться? Только прохудилась – а он уже здесь. А потом смотрю – нет, не сантехник, знаю я его...

«О, боже, даруй мне терпение... Впрочем, почему бы нет? – подумал я. – Отличный тренажер для накачки выносливости».

– Представьтесь, пожалуйста, гражданочка, – строго сказал я. – И изложите четко и вразумительно цель посещения.

Старушка задумалась, потом сказала:

– Ага. Марецкая я, стало быть. Зинаида Ильинична. На Советской улице проживаю, дом 92, квартира 6. Первый этаж, и, знаете, товарищ милиционер, – старушка живенько пересела на любимого конька, – ну совершенно невозможно стало. Зимой стена промерзает, весной вода в подвал затекает и тухнет, летом комары из подвала стаями, осенью тараканы и мыши со свалок возвращаются...

– Капитан Богатов, уголовный розыск, – перебил я. – Вы уверены, Зинаида Ильинична, что не перепутали нашу организацию с жилищно-эксплуатационным участком?

– Так тебя-то мне и надо, сынок, – обрадовалась гражданка. – Про тебя-то мне и говорил Олежка... ну, тот мужчина, что пришел во вторник. Мы с ним когда-то на мукомольном комбинате вместе работали, я – пекаршей, на пенсию ушла в шестьдесят лет, в девяносто восьмом, не смотри, что я сейчас худая, знаешь, какая обширная тетка была... а Олежка мне поддоны подвозил – разнорабочим трудился, грузчиком, а потом тоже уволился...

И тут я почувствовал интерес. Впитав однажды информацию, не выбьешь годами... Башлыкова, коменданта общежития, сожгли в своей квартире. До получения новой должности он трудился разнорабочим на мукомольном комбинате, звали его Олег, адрес общежития: Советская, 94 – практически сосед Марецкой. И пришел он к старушке в промежутке между смертью Грушницкого и собственной...

– Комендантом этого гадюшника, что рядом с нами, в последние годы числился, – подтвердила мои заключения старушка. – Тихий такой мужчина, нескандальный. Пришел и говорит: Зинаида Ильинична, мол, так и так, передайте этот конвертик начальнику уголовного розыска. Да не сразу, а если что случится со мной... Да что с тобой случится, говорю. А он, такой бледный: предчувствия, Зинаида Ильинична. Беда должна случиться. Вы ведь женщина разумная, не первый год вас знаю, сделаете как надо. И честная – не вскроете. А если все в порядке будет, то через недельку приду – вы уж отдайте мне письмецо... И в тот же день – ужас-то какой! – старушка выпучила глаза и закачала головой, словно болванчик, – сгорел, бедненький... А ведь такой был тихий, безвредный, неприятности у него когда-то с милицией были, но это наветы, я уверена, не мог Олежка напакостить...

Старушка извлекла из холщовой авоськи серый конверт. Я взял его, словно уснувшую змею. Что это было? Исповедоваться решил Башлыков перед смертью? Подстраховаться? Придет убийца, а он ему в лицо: не убий! Уголовка все узнает! Но почему-то не сработало. Возможно, не успел сказать. Возможно, убийце было до лампочки. Возможно, не считал Башлыков, что визитер – убийца...

– Огромное спасибо, Зинаида Ильинична! – Я бросил послание на стол и начал выпроваживать старушку.

«Докладная» была написана угловатым мелким почерком – с наклоном влево, что свидетельствовало о том, что податель сего – левша. Два листа, вырванных из ученической тетради, издавали слабый запах корвалола. Я закрыл глаза, представил, как Башлыков, извещенный о смерти Грушницкого, сел за бумагу, почувствовал недомогание, выпил лекарство, пролив на письмо, закорябал дальше, делая массу орфографических ошибок, не заботясь о связности, пунктуации...

«Начальнику уголовного розыска Богатову», – значилось в правом верхнем углу (удивляться не стоило, городок маленький, о милицейских назначениях неизвестно только ленивым), – «от гражд. Кресса Б.О.» (!) Жирная клякса от гелиевой ручки, желтое пятно – раздолье для криминалистов. «Просьба в моей смерти и смерти Рудакова винить Хомченко Алексея, кличка Хомяк»... Далее две строки жирно зачеркнуты. Абзац – потом сплошной массив текста, приводить который здесь в полном объеме было бы нелепо и неприлично. Нагромождение эмоций, вопли души, запоздалое покаяние. Снова зачеркивания, написание поверх удаленного. Масса недоговорок, намеков... Я перечитал этот маразм раз, перечитал другой, допил остывший чай и начал перечитывать в третий раз, постепенно въезжая в смысл написанного.

Если верить покойному гражданину Крессу Борису Олеговичу, 28 сентября 1991 года он и трое других заключенных совершили побег из колонии строгого режима №45989, расположенной под Абахой, где «Башлыков» отбывал наказание за серию грабежей. Кто из персонала колонии участвовал в заговоре (а ведь наверняка участвовал), было деликатно обойдено вниманием. Что-то он пытался написать на эту тему, но тотально повычеркивал (ничего, криминалисты разберутся). Заключенных банальным образом вывезли с территории колонии в грузовике с мусором. На КПП машину по «счастливой случайности» не осмотрели. Не доехав до свалки, они покинули укрытие и затерялись в тайге. В побеге принимали участие Павел Рудаков (кличка Муксун), Сергей Вахланкин (Вахлан), Хомченко Алексей (Хомяк), ну и, собственно, сам Кресс Б.О. О спутниках он писал прижимисто, без подробностей. Верховодил компанией Рудаков, еще в зоне объяснивший приятелям, что бегут они не просто так, а... под выгодное дельце, которое позволит классно жить на воле (в самом деле, не на работу же устраиваться). Человек, судя по всему, уважаемый, опытный, далеко не глупый. Вахланкин – жаден, ненадежен, неприхотлив в быту, с хорошо работающими кулаками и звериной интуицией на представителей правопорядка. Хомяк – «противный» елейный мальчик, верный «партнер» Рудакова, опущенный на первом году отсидки, подобранный Муксуном и, в принципе, неплохо проводящий время на заколюченной территории. Логичная фигура в компании. Как их там называют на воровском жаргоне... «гребень», «светка», «пульвер с дыркой», «армянская королева»... Не прошли еще времена, когда при побеге в глуховатых местах матерые зэки брали с собой молодых «петушков». Места гиблые, мало ли где придется отсиживаться? А в случае голодухи – готовая мясная туша, месяц можно питаться...