Я – Настя! - [5]

Я очень рада и искренне благодарна судьбе за то, что моя первая любовь была такой красивой, такой незамутненной никакими ужасами. Что эта любовь не сделала меня моральным инвалидом, не поломала меня и не нанесла мне никакой боли. Она была серьезной, глубокой, романтичной – такой, какой и должна быть первая любовь. Мы так любили друг-друга, что даже решили пожениться. Сейчас это так смешно вспоминать! Только представьте себе: мой молодой человек на полном серьезе попросил у моей мамы руки и сердца ее дочери. Мы тогда учились в седьмом классе! Он сказал:

– Можно я женюсь на Насте?

Мама ответила, обомлев:

– Хорошо… Но только вы школу сначала закончите, хорошо?

Он пояснил:

– Нет, безусловно, мы немного подождем. Только можно получить ваше согласие прямо сейчас?

Вообще-то родители воспитывали меня в духе высокой морали. Со мной было проведено очень много воспитательных бесед по этому поводу. Конечно, родители всегда были страшно заняты, но у них находилось время, чтобы объяснить мне «про что надо жить». Что важно, а что – второстепенно. Что – хорошо, а что – плохо.

Когда они были заняты на работе: мама – в театре, папа – на телевидении или на режиссерских курсах в ГИТИСе, я оставалась с бабушкой и проводила с ней много времени. С бабулей мы были подругами. Мне почему-то казалось, что я и бабушка принадлежим к одной возрастной категории. Наверное, мне это казалось в основном потому что мы с ней были одного роста, а потом я и вовсе переросла ее. А еще мне казалось, что моя бабушка младше меня из-за ее говора – она очень смешно разговаривала. Кстати, «шоб вы знали», речь моя с детства была очень правильная. В Москве «акают», на Волге – «окают», а в Астрахани говорят ровно. А акцент няни Вики мне пришлось тренировать, чтобы в сериале он звучал гармонично. У меня же лично, хоть я и слушала с детства бабушкин нижегородский говор, никогда не было проблем с акцентом – меня бы просто не взяли в театральный. А бабушка моя окает как волжанка, и по-другому не разговаривает.

Как-то раз по глупости я совершила неосторожность – показала бабушке фильм «Лихая парочка», где я сыграла девушку легкого поведения. И спрашиваю у нее:

– Бабуль, ну как тебе?

А она так развернулась и говорит:

– Тьфу! Стыд-то какой! Ты со мной даже не разговаривай про это!

И ушла. Осудила меня.

Та к что в нашей семье нравы были строгие, особенно, если это касалось взаимоотношений мужчины и женщины. Жизнь потом сама скорректировала эти установки, но они были моим стержнем, без которого очень легко скатиться в кромешный ад. Сейчас я понимаю, что родители вкладывали в меня абсолютно правильные вещи. Не исключено, что воспитание минус жизненный опыт (опыта, к счастью, тогда еще никакого не было – ни позитивного, ни негативного), как раз и сыграли главную роль в моем выборе. Кавалер был идеальный, любовь была идеальная и закончился наш роман красиво.

Меня никто не бросил, не предал, не обидел – не оставил шрамов на моем сердце. Напротив, со мной обращались очень нежно, осторожно и бережно. Я безумно благодарна этому человеку за все, что было между нами. И наверно, это и замечательно, что у нас все оборвалось на самой высокой ноте – я уехала в Москву, а он остался в Астрахани, но мы еще не знали, что вместе нам не быть. Он, как многие сильные мужчины, которые все-таки пытаются доминировать над своими женщинами, не хотел, чтобы я была актрисой. Не хотел меня отпускать в эту профессию, не думал, что я рождена для сцены, так сказать снисходительно относился к моему выбору – словно это была какая-то детская блажь. И я попыталась пойти ему навстречу – поступила сначала на исторический факультет Астраханского университета, но из этой затеи ничего не вышло. Я поняла очень остро тогда – в эту, обычную, человеческую, обывательскую жизнь я только играла, искусно притворяясь (с боґльшим или меньшим успехом), но это была неправда, так жить я не могла. Мне были нужны театр, сцена… Вот, что было для меня истинным и настоящим и гораздо более реальным и осязаемым, нежели обычная повседневность.

В юности я была страшно категоричной и бескомпромиссной девушкой, все решения принимались уверенно и безапелляционно. Даже, если потом выяснялось, что я была не права. А что вы хотите от человека, в котором кипит жгучая смесь русской, украинской и казацких кровей? Скажите спасибо, что шашкой никого не порубала сгоряча. Мама говорила: «Если ты что-то решала для себя, переубеждать тебя было уже бесполезно. Если бы тебе понадобился туннель под Волгой – могла бы прорыть и глазом не моргнуть. И можно было быть уверенным, что ты пророешь его и выйдешь на другую сторону!».

Я не могла больше обманывать себя. И я тут же поняла, что единственное, что меня может остановить – знание собственной профнепригодности. Я тогда почувствовала острую необходимость, чтобы мне кто-то авторитетный сказал – ты не можешь стать актрисой. Я должна была точно знать. Сама я до конца этого не понимала. Или не хотела верить.

4.

Мы с папой отправились в столицу. Без предварительной записи, так сказать. Никаких звонков, никакого блата – родители считали, что в профессии актера блат может только навредить: отучишься, отмучаешься, сыграешь пару ролей, а потом всю жизнь будешь ощущать себя инвалидом, который не дотянул. Та к что мы поехали просто «дикарями». Поселились мы на Ордынке, у папиных друзей – я до сих пор не могу называть их просто по имени. Они для меня так и остались тетя Нина и дядя Олег. И я воспринимаю их исключительно как родственников.