Я намерен хорошо провести этот вечер - [42]

– Без тебя не начинаем!

– У нас сегодня в офисе учебная эвакуация была, – сообщил Поросенок. – Сирена завыла, и голос в колонках: «Тревога, всем выйти из здания».

– Готовьтесь не готовьтесь, не поможет. Всех накроет разом! – задорно крикнул Димон и хлопнул одной ладонью по дру– гой.

– Это что у тебя? – спросил я, глядя на звякающий в его руках пакет.

– Это, так сказать, подарок к Рождеству! – Димон сунул мне колбасу и бутылки. – За перцовкой в Щербинку ездил!

– Какая-то особенная, что ли, перцовка?

– У нас все мужики только ее пьют. Сторож недавно перебрал и замерз в поле! Отличная перцовка!

Когда Димон скрывался от призыва, то торчал на старой бабкиной даче. Призывной возраст уже истек, но он привык и остался замкадышем.

Сели за стол. Решили начать с Поросенкиного виски.

– Ну, за тебя, чувак! – высказался Димон, и мы чокнулись.

– Скажи, страшно было? – спросил Поросенок. – Крики, кровища?

Димон не дал мне ответить:

– Я тут недавно себе зуб вырвал. Вот там была кровища, брызнула как из крана, чуть не помер! – Димон разинул пасть, продемонстрировав ком недожеванной колбасы и прореху в частоколе желтых клыков. – Он у меня еще со школы болел. Я все оттягивал, оттягивал. И тут, короче, начали праздновать на работе Новый год, возвращаюсь домой, ноет – сил нет.

И Димон рассказал, как взял плоскогубцы, подошел к зеркалу – и хрясть!

– Хруст был, как будто палку сломали! – гогоча, закончил Димон, глядя на наши перекошенные от ужаса физиономии.

Я схватился за свою челюсть, как будто зуб выдрали мне.

– На следующее утро просыпаюсь и решил, что бабу свою замочил, – везде кровь. Потом вспомнил: баба к родителям уехала, а челюсть болит. Сначала страшно было. Лежу один на диване, скулю, трясусь, думал, подохну. Потом водки хряпнул – и ничего.

Мы примолкли. Слышно было только, как челюсти пережевывают, а глотки проглатывают.

– А что ж мы за дочку-то не пьем?! Как, кстати, назвали? Лизой или Соней? – первым очухался Поросенок.

– А почему обязательно Лизой или Соней?

– Сейчас всех девочек или Лизами, или Сонями называют. У меня, например, Соня.

– Лиза нам, в принципе, нравится. А еще Клара.

– А сына назовите Карл! – заржал Димон.

– И подарите им кораллы! – добавил Поросенок.

– И на кларнете научите играть! – Димон аж подавился.

– Клара украла у Карла кораллы. Карл ул-к-рал у К-р-лары карл… – Мы вытирали выступившие от смеха слезы.

После виски пошла перцовка. Колбаса кончилась. Я пошел отлить.

* * *

В ванной я сполоснул лицо, посмотрелся в зеркало.

– У меня дочь! Господи, у меня есть малюсенькая доченька! Спасибо тебе, Господи! – широко улыбаясь, я вытер лицо, подмигнул отражению и вернулся к столу.

Гости открыли вторую перцовку и что-то жевали.

– Мы у тебя нычку нашли! Мороженое мясо! – промямлил Димон с какими-то обвинительными нотками, будто я утаил от них деликатес.

– Соскребаем стружечку и грызем! Вкус специфический! – добавил Поросенок, едва ворочая языком.

Оба выпили и закинули в пасти по щепотке красно-ледяной стружки. Перед ними на разделочной доске лежал смерзшийся бурый кусок, наполовину оголенный от синего пакетика. Не то чтобы я вмиг протрезвел, но некоторая ясность сознания появилась.

– Садись! – Димон наполнил мою рюмку.

Поросенок соскальзывающим ножом сострогал ломтик и протянул мне. Я автоматически взял ломтик в одну руку, а рюмку в другую.

– Ну, за Лизу!

– За какую Лизу?! За Клару!

– Он же сказал, что Лизой назовет!

– А пускай Карлом назовет!

Мысли в моей голове мелькали, ерзали, скакали. Закусить? Промолчать? Рассказать?

Я поставил рюмку на стол. Отложил кусок.

– Это есть нельзя. Мы для соседской собаки держим.

– Да ладно тебе! Для пацанов пожалел?

– Отравитесь, а я потом что, закапывать вас буду в парке?! А ну отдай! – крикнул я, запихнул все наструганное обратно в пакет и прижал к груди.

– Надо продезинфицироваться!

Я налил. Выпили. Налил еще. В глазах плясали красные физиономии Поросенка и Димона, мороженые стружки, мокрые кружочки от рюмок на столе. Димон все требовал выпить за третью мировую. Вскоре Поросенок храпел на диване, Димон заперся в туалете, а я шарил за шкафом в поисках гвоздодера, по-простому фомки, – копать промерзшую землю больше было нечем.

* * *

На первом этаже я вышел из лифта, держа в руках пакет и фомку. В подъезд как раз вошла соседка снизу, выгуливавшая своего ротвейлера Тома.

– Здравствуйте, – измученно улыбнулся я.

– Здравствуйте, здравствуйте, – ответила соседка. Ее голова в волосах ржавого цвета дергалась. Как-то осуждающе дергалась. Мол, довела меня жизнь, а в особенности мужчины.

Соседка с любопытством зыркнула на фомку и пакет, в который Том начал настырно тыкаться мордой.

– Том, отстань! Фу! – Соседка слегка шлепнула ротвейлера по заду, но тот успел рвануть пакет и вцепиться в его содержимое. Соседка стегнула пса, и он выпустил добычу. Затащив его в лифт, она торопливо нажала на кнопку, тревожно поглядывая на меня – думаю, ей давно не приходилось видеть по ночам парней, выходящих на улицу с фомкой и шматом мороженого мяса. Как знать, возможно, она решила, что я забил Машу фомкой и теперь частями выношу на улицу.

Во дворе завывала вьюга. Вокруг фонарей кружились ореолы снежинок. В парке неподалеку от дома я нашел укромное место под деревом и опустился на корточки. Разгреб снег перчатками, достал фомку, нанес первый удар.