«Я, может быть, очень был бы рад умереть» - [12]

– Рука не двигается. Работает только кисть.

Я отлип от стойки и попробовал повторить своими белыми тонкими ручками, но палец сильно заболел. Запястье вывернулось и стул упал, повредив покрытие на полу.

– Поставьте стул на место, мать вашу, кто теперь заплатит? – закричал хозяин, хлопая тыльной стороной ладони правой руки по левой.

Потом мы пели грустные песни и я не знаю точно, когда, явно потом, пока совсем не стемнело, Шику объявил, что он должен мне что-то показать, это важно, этого он никогда никому не показывал, и если он не покажет, то лопнет, но

– лопну, серьёзно, пум! хи, хи.

– не ссы, приятель.

Мы взяли по чуть-чуть граппы в дорогу и пошли через кусты, вверх, вниз, у меня даже задница заболела,

– Уже здесь, здесь, – повторял Шику и действительно было уже здесь, потому что мы шли от силы час до дома Шику: приземистая каменная лачуга на влажном склоне с ровным каменным свинарником рядом.

Тут же на земле лежал громадный кувшин для вина. Он служил будкой, в которой жил Апофигей и когда он меня увидел в темноте, я чуть не обоссался, я не понял, что он на цепи: несмотря на старость, пёс бросился на меня и чуть не задушил сам себя. Он перекувырнулся, взвыл и выронил камень весь в слюне, который он грыз. Наружу вылезла розовая игла его члена.

Самая большая и самая худая овчарка Алентежу, которую я когда-либо видел. В этих краях собак обычно так не держат. Приезжают люди из Лиссабона и видят, как стаи кобелей весело гоняются за пухлой сукой, и тут же умиляются, о, сколько тут собак!

Этот пёс был похож на собаку из концлагеря, на собаку-узника, а не охранника.

– Если будет меньше есть, станет более сметливым, говорит отец, – извинялся Шику.

– Он только и ждёт, как бы цапнуть. А как твой отец?

– Вернётся завтра, если сможет… Он ходит к бразильянкам, когда получит пенсию. Кобель, всегда предупреждает.

И он показал мне эсэмэску на своём мобильнике: «хорошо себя ведёшь, OK?» Как сказал Шику, они с отцом пользуются эсэмэсками, чтобы общаться в поле, так дешевле. А вот поймать здесь сеть, это засада. Иногда приходится лезть на дерево.

– Как индеец, на том самом высоком дубе. Но хватит трепаться. Пойдём, я тебе покажу.

Он отвёл меня в свинарник, где пахло навозом, желудями и капустой – кислые щи. Мы наступили на надкушенные стебли. Свинья тоже была огромной, но толстой, она-то хорошо питалась, представляю, что испытывал к ней Апофигей.

Подумав хорошенько, свинарник, несмотря на гофрированную цинковую крышу, которая наверняка летом раскаляется, (в этот момент можно даже почувствовать духоту), был, возможно, даже лучше, чем дом Шику, конечно, если принять во внимание, взгляды на комфорт самой свиньи. Здесь был даже задний двор, чтобы поваляться. Шику предупредил, чтобы я был осторожным, большие свиньи кусают и любят мясо, свинья его прабабки съела младенца соседки, который упал внутрь.

– Это сало, которому отрезали яйца. Знаешь, как отец ловил меня в горах, когда я убегал?

– С собакой, со свиньёй?..

– Нет.

– С GPS-навигатором?

– На самом деле, с чёрными. Он научился выслеживать тропы в Африке с ними. Ловить чёрных с чёрными, говорил он, укус собаки лечится шерстью этой собаки.

– Хорошие шутки у твоего отца.

Небо потемнело, запахло озоном, надвигалась тёплая электрическая гроза.

– Шику, мне пора.

– Сейчас опасно, Штырь. Ты будешь ходячим громоотводом. Пошли, ты должен это увидеть.

Шику взял длинную палку и отогнал ворчащую свинью в грязь. В сухом месте, у самой стены, под цинковой крышкой, была дыра, прикрытая листьями ладанника. Под сухими ветками в клеёнку была обёрнута коробка.

Эта коробка, словно магнит, притягивающий нас к себе. Внезапно, таинственное возвращение Шику, вырванного с корнем, как сорняк, из прошлого казалось естественным, имело смысл и цель. Даже свинья вышла из-за угла и стала приглядываться своим электрическим и грязным рылом. Вот как, шатко-валко, появилась идея.

* * *

Ты видел, сколько крови на полу?

Кратчайший путь от школы до дома учительницы Катарины лежит за жилыми домами Сенфина. Конечно, она не ходила по этим оврагам, пока её не убили, она приезжала и уезжала на машине, как другие учителя и все остальные.

Вы садитесь в машину, чтобы доехать до кафе на противоположной стороне улицы, идти пешком выглядит не комильфо. Часы пик и пробки как в Нью-Дели, и это в округе с одним из самых высоких темпов опустынивания в солнечной системе, так говорит статистика, всё в цифрах. Некоторые люди узнают друг друга только по своим транспортным средствам.

– Ты его видел?

– У которого машина такая и такая?

– Да.

– Да, движок как у моей. Мимо проехала, вниз, в город.

Тропинка вдоль стены усеяна сорняками и брошенными пакетами, там ещё есть ров, спускающийся вниз на четыре этажа. У зданий есть козырёк, излюбленное ласточками место; и поэтому с приходом весны надо проколоть глиняные гнёзда ручкой метлы, перед тем, как они вернутся и начнут плодиться, загадив тут всё.

В зимние дни, стоя на этой грязной тропинке с замёрзшими опухшими руками, ты задавался вопросом: а что, если сейчас упасть вниз?

Голова кружится так же, как когда ты спускаешься в первый раз по неподвижному эскалатору. Не здесь, где-то в другом месте, здесь нет эскалаторов, построили торговый центр, а об эскалаторах не побеспокоились.