Я, Мона Лиза - [13]

Вновь священник запел дребезжащим тенорком, который сегодня звучал до странного обличительно.

— Offerimus tibi Domine…[7]

Барончелли оглянулся, чтобы взглянуть на юного Медичи, стоявшего рядом. Лицо Джулиано было серьезным, веки прикрыты. Правую руку он сжал в кулак, обхватил его левой и крепко прижал обе руки к губам. Голову склонил, словно готовился встретить смерть.

«Какая глупость», — подумал Барончелли. Он не испытывал личной вражды к этому человеку; более того, Джулиано ему нравился, юноша ведь не виноват, что родился Медичи. Их разногласия носили чисто политический характер и, конечно, не могли служить достаточным основанием для того, что он собирался сделать.

Франческо де Пацци злобно ткнул Барончелли под ребра, ясно давая понять невысказанное словами: «Сигнал дан! Сигнал дан!»

Барончелли неслышно выдохнул и вытянул из ножен кинжал.

VI

Секундой раньше Лоренцо де Медичи был вовлечен в любезный, но чуть приглушенный разговор с кардиналом Раффаэле Риарио. Хотя священник еще не закончил службу, влиятельные лица Флоренции не считали зазорным обсуждать дела или удовольствия — вполголоса — во время мессы. Им не хотелось терять лишнюю возможность пообщаться, да и священники давным-давно привыкли к таким разговорам.

Тощий парнишка, кардинал Риарио, выглядел гораздо моложе своих семнадцати лет; он учился на юриста в Пизанском университете, но зачислили его в студенты явно из-за родства с Папой Сикстом, а не благодаря природному уму.

Сикст называл его племянником. К этому эвфемизму частенько прибегали Папы и кардиналы, говоря о своих незаконнорожденных детях. Нынешний Папа был чрезвычайно умен, но, видимо, этого мальчика ему родила женщина, обладавшая иными достоинствами, нежели красота и ум.

Все равно Лоренцо пришлось принимать молодого кардинала на высшем уровне, пока тот гостил во Флоренции. Риарио заранее изъявил желание встретиться с братьями Медичи и осмотреть их дома и собрания произведений искусств. Лоренцо не посмел отказать. Ведь это был так называемый племянник Папы, и хотя Лоренцо вытерпел от Сикста публичное унижение и даже был вынужден придержать язык, когда Медичи получили отставку в качестве папских банкиров, а на их место пришли Пацци, — этот визит мог быть лишь пробным шаром. Возможно, Сикст пытался пойти на попятную, и это долговязое юное существо в алых одеждах было его эмиссаром.

Лоренцо не терпелось вернуться в семейный дворец и убедиться в правоте собственных предположений; в противном случае визит кардинала чрезвычайно его рассердил бы. Ведь это означало бы, что Сикст всего-навсего бессовестным образом воспользовался щедростью Лоренцо. Это было бы еще одним оскорблением.

Но если все-таки дело обстояло не так, то Лоренцо собирался после мессы устроить великолепное пиршество в честь кардинала. И если юный Раффаэле приехал все-таки, лишь желая насладиться искусством Медичи, то, по крайней мере, он сообщит своему дяде, что Лоренцо принимал его на широкую ногу. Это могло бы послужить дипломатическим началом, которое Лоренцо использовал бы в полной мере, ибо он вознамерился вернуть папские сундуки, вырвав их из цепких рук семейства Пацци.

Поэтому Лоренцо играл сейчас роль радушного хозяина, хотя по другую руку Риарио стоял архиепископ Пизы, Франческо Сальвиати, и натянуто улыбался. Личной вражды с Сальвиати у Лоренцо не было, но он долго и горячо сопротивлялся возведению его в сан архиепископа. Пиза, полностью зависимая от Флоренции, заслуживала архиепископа из клана Медичи, а Сальвиати был связан родством с Пацци, которые и без того успели снискать чересчур большое расположение Папы. И хотя на людях Медичи и Пацци приветствовали друг друга как друзья, в сфере бизнеса и политики не было более яростных противников. Лоренцо тогда отправил Сиксту пылкое письмо, объяснявшее, почему назначение на должность архиепископа одного из Пацци будет гибельным для интересов Папы и Медичи.

Сикст не только не ответил на послание, но сразу сменил банкиров.

Большинство могло бы посчитать просьбу его святейшества принять Риарио и Сальвиати как почетных гостей очередным болезненным ударом по самолюбию Медичи. Но Лоренцо, неизменно дипломатичный, проявил гостеприимство, настояв при этом, чтобы его ближайший друг и управляющий банком Медичи, Франческо Нори, и виду не подал, что оскорблен. Нори, стоявший теперь рядом с Лоренцо, молча поддерживал своего друга и хозяина, готовый, как всегда, отчаянно защищать его. Когда из Рима пришло известие, что папскими банкирами теперь назначены Пацци, а Медичи получили отставку, Нори разбушевался и все никак не мог успокоиться. Лоренцо был вынужден утешать своего работника, хотя сам едва сдерживал гнев и старался, как можно меньше говорить обо всем этом деле. Ему приходилось беречь силы, ведь он сразу начал просчитывать, как снова завоевать благосклонность Сикста.

И вот теперь, в течение всей службы, он обменивался любезностями с молодым кардиналом и приветственно улыбался клану Пацци, явившемуся на мессу в полном составе. Большинство из них держалось вместе в другом конце собора, за исключением Гульельмо де Пацци, прицепившегося к архиепископу, как колючка. Лоренцо искренне любил Гульельмо; они познакомились, когда Лоренцо исполнилось шестнадцать и Гульельмо сопровождал его в Неаполь на встречу с коронованным принцем Федерико. Взрослый мужчина обращался тогда с ним как с собственным сыном, и этого Лоренцо не забыл. Через какое-то время Гульельмо женился на старшей сестре Лоренцо, Бьянке, укрепив свои позиции как друга семейства Медичи.