Я медленно открыла эту дверь - [107]
Галя: А помнишь, был период, ты жил у мамы на Аэропорте? Сколько это продолжалось?
Володя: Год. Но я всё не могу припомнить такого события, которое бы характеризовало ее.
Галя: Тебе было двенадцать лет, когда мы лепили армию. У тебя был друг Миша Годгольд по прозвищу Ван Гог. И вы с ним пытались разыграть Бородинское сражение. Он лепил русскую армию, а мы с тобой французскую. А потом вы устроили сражение, и пластилин с пола мы отскребали месяц. И вот именно тогда ты увлекся униформологией. Мы лепили лошадей, солдат, и ты требовал, чтобы у каждого солдата были все знаки отличия.
Володя: И в результате, окончив школу, я пошел на истфак. Мы были знакомы с семьей очень известных историков, Городецких. Как же его звали…
Галя: Ефим Наумович.
Володя: Да. Он мне сказал: ни о чём не волнуйся, ты всё хорошо знаешь, а я всех предупрежу. И надо было случиться, что злобная бабка, заведовавшая там, была его главным научным врагом с тридцатых годов. И она с чувством влепила мне четверку.
Галя: Это Вовке, который историю знал лучше, чем учитель в школе.
Володя: Взяла да поставила. И я недобирал баллов явно совершенно. И плюнул на это дело. Пошел в институт культуры на библиографа. Потому что уже работал в библиотеке. И так библиотекарем и остался.
Галя: А в аспирантуру ты в Институт истории СССР поступил.
Володя: Но тут началась перестройка. Я успел написать только две главы. «Униформология как вспомогательная историческая дисциплина». Началась перестройка, я придумал выпускать журнал. У нас был полуподпольный кружок при Обществе охраны памятников, мы делали рукописные бюллетени по разным униформологическим темам. Правда, такого слова – униформология – тогда еще не было. И я сказал: давайте будем делать это как периодическое издание. Журнал «Цейхгауз»: история форменной одежды и знаков различия. Слово «униформа» я не люблю, хотя его активно продвигал. Давайте делать журнал. А как? Денег нет. Мама в то время написала сценарий, который пошел в работу, кажется, на узбекской киностудии. И получила гонорар. Который отдала мне. Я не просил. Но она знала о моих делах. Принесла и сказала – вот. Когда будет возможность, отдашь. Благодаря этому журнал и получился и выходит до сих пор. Потом я маме постепенно возвратил деньги. Таких поступков она совершила много.
Галя: Мама всегда, по любому поводу была готова подставить плечо. Это правда.
Володя: И часто это делала. Но никогда не обставляла это как благодеяние и милость. Что вот, мол, я долго думала, сделала усилие и решила помочь. Это делалось совершенно естественно.
Галя: Что я вспоминаю с радостью, это наши совместные чтения. У нас у каждого была книжка, которую он читал, и была общая книжка, которую читала нам только мама. Мы садились по обе стороны от неё, каждый что-то своё крутил в руках, а мама читала. И это продолжалось до вполне серьезного возраста, когда Вовке было уже лет двенадцать. Мы очень любили эти моменты единения. Потому что нам мамы по большому счету доставалось мало.
Володя: Она всё время была на работе.
Галя: Она была очень социальное животное. А если не на работе, то друзья, товарищи, гости, она в гостях, мы в гостях. А вот нас объединенных, семейных – этого было не много.
Володя: Не много, да.
Галя: Но это не было болезненно, это было нормально. Мы другого не знали.
Володя: Это вполне принималось как естественное. Еще помню, когда мы ездили на дачу, а мы с какого-то момента стали ездить каждые выходные…
Галя: …в Мозжинку, да.
Володя: Все дачи там были расположены по кругу. Нужно было минут сорок, чтобы этот круг обойти. И вот там мы замечательно гуляли с мамой. Она писала диссертацию, отрывалась, шла с нами гулять. И еще шли собака и кошка.
Галя: А на лыжах, помнишь, как нас мама таскала?
Алиса: И нас таскала!
Володя: Да-да, по воскресеньям.
Галя: Мы еще маленькие, мне лет 8, Вовке лет 10, а нас мама чуть не по пятнадцать километрах на этих лыжах…
Саша: С нами то же самое было! Причем Алиска отставала, уставала, а бабушка говорила: «Ну и оставайся здесь» – и шла вперед.
Галя: Шла вперед. И хочешь – не хочешь, ты за ней…
Алиса: Оставаться как-то не очень хотелось.
Галя: Мама в юношеские годы получила по лыжам разряд. И очень хотела нас втянуть в это дело. В результате мы все на лыжах ходить умели. И получали от этого, надо сказать, колоссальное удовольствие.
Во время Московских международных фестивалей был отдельный конкурс фильмов для детей. Мама иногда работала на фестивале. Я была маленькая, когда она меня первый туда взяла. Вот тогда я поняла, что моя мама – человек значительный. Потому что меня вдруг повели мимо всех этих толп… А там иностранцы, а там фильмы, которых никто не видел никогда, а мама: «Это моя дочка…» Я была такая гордая!
Саша: У меня было то же самое, когда она взяла меня на церемонию вручения «Ники». «Нику» тогда выгнали из Дома кино, и вручение проходило в Доме музыки. Я в первый раз прошла тогда по красной ковровой дорожке. Я себя чувствовала звездой, идущей за Оскаром. Меня посадили в первый ряд. Но бабушка была всем недовольна: ей не нравилось, что не в Доме кино.
Лилианна Лунгина — прославленный мастер литературного перевода. Благодаря ей русские читатели узнали «Малыша и Карлсона» и «Пеппи Длинныйчулок» Астрид Линдгрен, романы Гамсуна, Стриндберга, Бёлля, Сименона, Виана, Ажара. В детстве она жила во Франции, Палестине, Германии, а в начале тридцатых годов тринадцатилетней девочкой вернулась на родину, в СССР.Жизнь этой удивительной женщины глубоко выразила двадцатый век. В ее захватывающем устном романе соединились хроника драматической эпохи и исповедальный рассказ о жизни души.
Дирижер Рудольф Баршай принадлежал к плеяде великих музыкантов ХХ века. Созданный им в конце пятидесятых Московский камерный оркестр покорил публику во всем мире. Постоянными партнерами оркестра были Святослав Рихтер, Давид Ойстрах, Эмиль Гилельс. На пике карьеры в 1977 году Баршай уехал на Запад, чтобы играть сочинения, которые были запрещены в СССР. Он руководил оркестрами в Израиле и Великобритании, Канаде и Франции, Швейцарии и Японии. На склоне лет, в Швейцарии, перед камерой кинорежиссера Олега Дормана Баршай вспоминает о своем скитальческом детстве, о юности в годы войны, о любви и потерях, о своих легендарных учителях, друзьях, коллегах — Д. Шостаковиче, И. Менухине, М. Ростроповиче, И. Стравинском, — о трудностях эмиграции и счастливых десятилетиях свободного творчества.Книга создана по документальному фильму «Нота», снятому в 2010 году Олегом Дорманом, автором «Подстрочника», и представляет собой исповедальный монолог маэстро за месяц до его кончины.
Книга Владимира Арсентьева «Ковчег Беклемишева» — это автобиографическое описание следственной и судейской деятельности автора. Страшные смерти, жуткие портреты психопатов, их преступления. Тяжёлый быт и суровая природа… Автор — почётный судья — говорит о праве человека быть не средством, а целью существования и деятельности государства, в котором идеалы свободы, равенства и справедливости составляют высшие принципы осуществления уголовного правосудия и обеспечивают спокойствие правового состояния гражданского общества.
Емельян Пугачев заставил говорить о себе не только всю Россию, но и Европу и даже Северную Америку. Одни называли его самозванцем, авантюристом, иностранным шпионом, душегубом и развратником, другие считали народным заступником и правдоискателем, признавали законным «амператором» Петром Федоровичем. Каким образом простой донской казак смог создать многотысячную армию, противостоявшую регулярным царским войскам и бравшую укрепленные города? Была ли возможна победа пугачевцев? Как они предполагали обустроить Россию? Какая судьба в этом случае ждала Екатерину II? Откуда на теле предводителя бунтовщиков появились загадочные «царские знаки»? Кандидат исторических наук Евгений Трефилов отвечает на эти вопросы, часто устами самих героев книги, на основе документов реконструируя речи одного из самых выдающихся бунтарей в отечественной истории, его соратников и врагов.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Книга Яна Карского, легендарного курьера польского антигитлеровского Сопротивления, впервые вышла в 1944 г. и потрясла мир. Это уникальное свидетельство участника событий, происходивших в оккупированной Польше, разделенной между Германией и СССР по пакту Молотова — Риббентропа. Мобилизованный 24 августа 1939 г., молодой поручик Ян Козелевский (Карский — его подпольный псевдоним) сначала испытал ужас поражения от немцев, а затем оказался в советскому плену. Чудом избежав Катыни, он вернулся в Варшаву и стал работать в подполье.
«Идет счастливой памяти настройка», — сказала поэт Лариса Миллер о представленных в этой книге автобиографических рассказах: нищее и счастливое детство в послевоенной Москве, отец, ушедший на фронт добровольцем и приговоренный к расстрелу за «отлучку», первая любовь, «романы» с английским и с легендарной алексеевской гимнастикой, «приключения» с КГБ СССР, и, конечно, главное в судьбе автора — путь в поэзию. Проза поэта — особое литературное явление: возможность воспринять давние события «в реальном времени» всегда сочетается с вневременной «вертикалью».
Сельма Лагерлёф (1858–1940) была воистину властительницей дум, примером для многих, одним из самых читаемых в мире писателей и признанным международным литературным авторитетом своего времени. В 1907 году она стала почетным доктором Упсальского университета, а в 1914 ее избрали в Шведскую Академию наук, до нее женщинам такой чести не оказывали. И Нобелевскую премию по литературе «за благородный идеализм и богатство фантазии» она в 1909 году получила тоже первой из женщин.«Записки ребенка» (1930) и «Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф» (1932) — продолжение воспоминаний о детстве, начатых повестью «Морбакка» (1922)
Несколько поколений семьи Лагерлёф владели Морбаккой, здесь девочка Сельма родилась, пережила тяжелую болезнь, заново научилась ходить. Здесь она слушала бесконечные рассказы бабушки, встречалась с разными, порой замечательными, людьми, наблюдала, как отец и мать строят жизнь свою, усадьбы и ее обитателей, здесь начался христианский путь Лагерлёф. Сельма стала писательницей и всегда была благодарна за это Морбакке. Самая прославленная книга Лагерлёф — “Чудесное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции” — во многом выросла из детских воспоминаний и переживаний Сельмы.