Я — математик. Дальнейшая жизнь вундеркинда - [44]

Но и нам с Маргарет этот дом был необходим не меньше, чем детям, которых мы ждали. Преподавание в высшей школе отнимает много сил, а когда, кроме этого, занимаешься еще исследовательской работой, чувствуешь себя загруженным до предела. Чтобы плодотворно заниматься наукой, мне прежде всего нужно иметь возможность обмениваться мыслями с другими учеными. Но это только предварительная часть работы. После того как она завершена, все мое внимание устремляется на то, чтобы изложить свои идеи в сжатой и удобопонятной форме. Тут очень важно, чтобы ничто не мешало и не отвлекало. Лучше всего мне пишется, когда интенсивная умственная работа чередуется с какими-нибудь простыми неинтеллектуальными удовольствиями, т. е. когда часть времени я пишу, а часть брожу по окрестностям, общаюсь со своими друзьями нематематиками, плаваю или валяюсь на берегу реки.

Многие думают, что длительный летний отпуск преподавателей высшей школы — это что-то вроде дополнительного куска пирога на третье, некая поблажка, которая дается интеллигенции, чтобы компенсировать ее незначительный заработок и скромное социальное положение. Как это далеко от истины! Интенсивная исследовательская работа изматывает до предела. Если ученый лишится возможности отдыхать с такой же полнотой, с которой он отдается работе, это сразу же скажется на качестве его статей.

Я вовсе не хочу сказать, что продолжительный отпуск нужен только ученым. Я совершенно уверен, что чрезмерно напряженный ритм работы и явно недостаточное время для отдыха виной тому, что наиболее талантливые люди, работающие в нашей промышленности, так быстро изнашиваются. Эти проблемы приобрели особую остроту со времени войны. Тогда все считали, что в такое тяжелое время даже мысль об отдыхе равносильна измене. Я убежден, что наше стремление поддерживать ускоренный ритм жизни — чистое безумие; в конце концов это приводит просто к растранжириванию человеческих ресурсов.

В следующем учебном году (1927—1928) родилась моя старшая дочь Барбара. Волей-неволей мне пришлось заняться изучением сложной методики ухаживания за грудным младенцем и обучаться развешиванию наших новых опознавательных знаков, состоящих из гирлянды мокрых пеленок. Увы, я справлялся с этими новыми обязанностями без блеска.

Летом мы перебрались в новое жилище уже вместе с новоявленным членом семьи. Отец дал мне свой седан[66] марки «Т», о котором давно плакало автомобильное кладбище, и в несколько приемов мы перевезли необходимую мебель. В те далекие времена в нашем доме не было не только телефона и электричества, но даже кухонной плиты. Смеси для Барбары готовились прямо в камине, и тут же стряпалась какая-нибудь примитивная еда для нас. Так продолжалось до тех пор, пока мы не приобрели, наконец, подержанную двухкомфорочную плитку с нефтяной горелкой. Водопровода у нас нет до сих пор, но с помощью цистерны для воды и насоса мы прекрасно обходимся без него.

Отправляясь на берег Беар Кемп, мы обычно брали с собой Барбару; и она, и наша вторая дочь Пегги так и росли в воде, как лягушата. Пляж у пруда фактически не имел владельца, и сюда собирались все окрестные жители с детьми самого разного возраста. Я часто собирал ребят и надолго уходил с ними в горы; сейчас, приезжая на Беар Кемп, я встречаю здесь уже детей своих бывших спутников.

Летом к нам в гости приехали Кляйны. Им так у нас понравилось, что в конце концов они решили обосноваться где-нибудь по соседству; сначала Кляйны просто снимали коттедж, потом купили его. Я уже писал, что в то время, когда мы приобрели свой дом, Уайт Маунтине переживал пору экономического упадка. Никаких видов на развитие сельского хозяйства здесь не было, зато с течением времени этот уголок Нью-Хемпшира стал популярным местом летнего отдыха. Ежегодно сюда съезжалась большая группа людей среднего достатка, среди которых было немало университетских и институтских преподавателей. Многие из них теперь уже оставили работу и проводят большую часть времени, радуясь мирным окрестностям Сэндвича. Сейчас здесь вполне можно было бы, не приглашая никого со стороны, подобрать штат преподавателей для филиала какого-нибудь большого университета.

Мое положение в научном мире постепенно укреплялось. После женитьбы я почувствовал, что враждебное отношение математиков несколько смягчилось. Но мне предстояло взять еще не один барьер. Биркгоф принципиально не желал расстаться со своим предубеждением, и его антипатия лишала меня возможности претендовать на целый ряд интересных должностей. Это было время, когда положение преподавателей колледжей в Соединенных Штатах в целом значительно улучшилось — большинство моих товарищей даже начало уже кое-что откладывать на черный день. В этой ситуации враждебность Биркгофа обходилась мне довольно дорого: хотя в МТИ я неуклонно продвигался вперед, было совершенно ясно, что, имей я какие-нибудь серьезные предложения из других институтов, мое положение и здесь было бы гораздо более прочным.

Поскольку рассчитывать на быструю карьеру в Америке мне, очевидно, не приходилось, я начал подумывать о возможности устроиться за пределами Соединенных Штатов. В университетах Англии и британских колоний существовало правило объявлять в печати о появлении вакансий и затем рассматривать все поступающие заявления. На самом деле обычно это была пустая формальность: в большинстве случаев объявление появлялось лишь тогда, когда решение по поводу имеющейся вакансии было уже принято. Печатались эти объявления на последних страницах «Природы»