Я люблю тебя, алло... - [34]

— Есть?

— Не скажу. Это тайна.

— Чья?

— Моя и его. Только не нужно преувеличивать мою привлекательность и приписывать мне голливудских красавцев.

— Все. Хватит. Перестань.

— Больше вопросов нет?

— Есть.

— Какой?

— Мы будем приглашать на сорок дней или сами помянем?

— Лида, сорок дней за ваш счет.

— Понятно.

24

— Мама, чего у тебя было так долго занято?

— Беседовала с твоей тетей.

— Ну, и что она?

— О чем?

— Мам, я тебя не понимаю: она говорила о квартире?

Наташа уже забыла об утреннем разговоре с сыном.

— Нет-нет. О сорока днях.

— Так долго?

— Что долго?

— О сорока днях говорить сорок минут? Ни черта себе!

— Да, нет. Она, как всегда, долго и нудно о чем угодно. Ты же знаешь: ее трудно остановить.

— И что решили?

— За ее счет.

— Значит, будет скромненько.

— Я тоже так думаю.

— Чего же она молчит о квартире?

— А что, у тебя есть деньги?

— Мама, это не твой вопрос.

— А какой мой?

— Не начинай.

— Может, ты будешь с ними говорить? Мне так будет легче.

— Надо подумать.

— Думаю, что полгода Лида будет молчать.

— Почему?

— А раньше нельзя войти в право наследства.

— Так, может, лучше заранее с ней решить?

— У нее, ведь, тоже есть своя правда.

— Какая?

— Дочь.

25

Разговор с Лидой застал Наташу врасплох. Конечно, она понимала, что кто-нибудь когда-нибудь их увидит вдвоем. Но сейчас одна мысль заставила ее содрогнуться: а если бы это была не Аня, а мама Кирилла? Куда деть выражение глаз? Что объяснять? Как себя вести?

Наташа, конечно же, современная, эмансипированная, независимая, самодостаточная женщина. Ее любимое выражение: меня не интересует, что скажет княгиня Марья Алексевна. Но выражение выражением, а на деле, для себя лично, она не могла отделаться от чувства какой-то стыдливости. Особенно, это касалось двоих: Вити и мамы Кирилла.

Она умела быть выше людской молвы, ее никогда не интересовали мелочные интриги в институте, свои увлечения не демонстрировала и не скрывала. Что же произошло сейчас? Почему чувство необъяснимого стыда за эту связь не покидало ее? Кирилл, молодой красавец, знакомил ее, 49 летнюю, хромающую женщину, со всеми там, в Новом Свете. Похоже, он гордился ею. Интересно, а в Харькове он тоже захочет пригласить ее в дом к своим ровесникам?

По большому счету, Наташу это уже не интересовало. Отчетливо понимала, что ни под каким видом не хочет, чтобы эти отношения стали достоянием общественности. Она не хотела ничего объяснять никому и себе в первую очередь. Одна мысль, после разговора с сестрой, была у нее в голове: на этом ставим точку. Как современный человек понимала: никому ничего объяснять не обязана. Мало того, особо настойчивым можно, просто, закрыть рот. Понимала и то, что ровесницы, осуждая ее, в глубине души будут завидовать. О чувствах, которые могут испытывать Витя и мама Кирилла, она боялась даже думать. Наташа удивлялась сама себе: В душе — паника. Единственный выход, единственное спасение — бежать. От Кирилла, от себя, от тех счастливых дней, чтобы не превращать счастье в позор, посмешище, хамское осуждение и упреки. Ничего ему не объясняя, бежать.

— Все равно у этих отношений нет будущего, — думала она, — так зачем же вмешательством со стороны обрекать их не на увядание, а на кровавую расправу.

Наташа знала заранее: чтобы не говорила, какие бы аргументы не приводила, ответ Кирилла будет один: меня не интересует ни чье мнение. Его, как и Витю, не интересовало мнение матери в отношении личной жизни. Но вот интересно, Витя никогда ничего не комментировал в отношении ее жизни. Не делился впечатлениями своей свободной жизни, но вряд ли бы промолчал, узнав об этих отношениях. Его мама, его собственность, должна быть всегда на высоте. На той морально-нравственной высоте, которую он ей определил.

Страх ставил точку на всем: в первую очередь, на любви Кирилла. В эти минуты Наташа думала только о себе, спасая честь. Как оказалось, ей было дело до осуждения общества, которое окружало ее. Она, его часть, не в состоянии подняться над теми нравственными устоями, которые приняты в нем. Нет, скорее всего, это не устои. Это круговая порука, осуждающая все и вся. Но это был ее мир и стать посмешищем его она не хотела.

Боясь разговора с сыном на эту тему, заранее готовилась к оправданиям.

— Нет, никакого разговора с Витей не будет, — убеждала себя, — Что ему говорить? Что полюбила мальчика, который младше сына? Но это не правда — не полюбила: приятно, интересно, уже почти забыла, что такое страсть, а тут вспомнила. Но полюбила? Нет. Можно задать обратный вопрос: а кого любил ты? Но от этого ничего не изменится.

Наташа когда-то знала, что чувства выражаются не только словами, но и предпочтительностью поступков. Вот ее поведение и определило истинность чувств.

Она поймала себя на мысли: что-то рабское вдруг проявилось в ней. Что подумает хозяин, то есть, общество: знакомые, сотрудники, родственники.

— Интересно, а как любит раб?

Это оправдание тоже не успокоило. Женщина, считавшая себя свободной в мыслях, чувствах, в собственной воле, в одно мгновение зачеркнула и посчитала ошибкой яркий всплеск чувств, побоявшись вражды и ненависти. Решив для себя все окончательно и бесповоротно, Наташа начала раскладывать все по полочкам.