Я любил девушку - [32]

Вы не ответили на наши последние письма. Нет, мы не упрекаем вас. Мы просто просим вас, чтобы и вы не упрекали и не осуждали нас. Мы и впредь хотели бы оставаться вашими детьми.

Сесиль больна и лежит в постели. В ночь побега, во время продолжительного перехода пешком, она простудилась.

Мы никому, даже и вам не сообщаем, где мы находимся. Поэтому вы не можете ответить нам. Вы в состоянии сделать только одно – молиться о нас.

Мы надеемся, что вы так и поступите.

Заключительное письмо: Вальтер Т. – читателям-европейцам

Признаюсь откровенно, что я был разочарован, когда, вернувшись из поездки, нашел на столе это письмо. Мне хотелось, чтобы они проявили больше терпения. Однако при создавшихся обстоятельствах у них не было выбора. Я не могу сказать с уверенностью, существовала ли для Сесиль какая-либо возможность избежать брака с мосье Анри.

Многие могут задаться вопросом, почему им пришлось бежать, почему не нашлось никого, кто мог бы принять и защитить их. Боюсь, что Франсуа все-таки окажется прав. В Африке никто просто так не решится пойти на конфликт с племенем, чтобы вступиться за одну личность. Они сочли меня неспособным на такой шаг. Побег фактически не является такой уж большой редкостью в нынешней Африке. Многие пары в отчаянии решаются на такой шаг. Конечно, это ни в коем случае не решение проблемы.

На пути, который избрали эти двое, их встретили величайшие беды. Простуда Сесиль осложнилась тяжелейшим воспалением легких. По собственному желанию тяжелобольной ее принесли в родную деревню. Франсуа пришел за мной, и я провел незабываемую неделю у постели больной. Сутками мы опасались за жизнь Сесиль.

События эти тронули сердце отца Сесиль. Реальная возможность потерять дочь изменила его взгляды. Трогательным был момент, когда он в конце концов дал свое согласие на брак. Сегодня молодые состоят в официальном браке и идут своим, хоть и не совсем простым, путем. Они помирились и с пастором Амосом.

Письмо, которое я хотел бы в заключение предложить, оказало большое влияние на развитие событий. Во время болезни Сесиль Франсуа нашел листки, на которых она делала наброски. Это отрывочные мысли, часто даже незаконченные предложения. Многое исправлено, многое зачеркнуто, многое заново сформулировано – трогательное свидетельство усилий, которых потребовало это письмо от писавшей его. Одновременно оно отражает ту силу, с которой дочь боролась за свою любовь и понимание своего отца.

Я все составил, как мозаику, все упорядочил, кое-что дополнил, а затем только отдал отцу Сесиль заново переписанное письмо.

Дорогой отец!

Я еще никогда не писала тебе писем. Сделать это очень трудно. Но мне гораздо труднее поговорить с тобой. Поэтому я прошу тебя, чтобы ты прочел эти строчки так, будто мы беседуем с тобой.

Я попытаюсь объяснить тебе, почему я люблю Франсуа.

Любимой фотографией для меня является та, на которой Франсуа протягивает свою руку. Я могу положиться на эту руку. Я представляю себе, как Франсуа идет чуть-чуть впереди меня, постоянно останавливается, оборачивается, подает мне руку, чтобы помочь мне перешагнуть через препятствия. Тогда я могу подойти к нему очень близко, и он утешит меня.

Он может утешить меня неповторимым образом, потому что я могу ответить ему, когда он говорит со мною. Я могу ухватиться за его руку, потому что у меня нет страха, когда он протягивает ее. Он никогда не пользуется своей силой, чтобы унизить меня. Когда же я ищу защиты, он дает мне понять, что он сильнее меня. Рядом с ним я рада чувствовать себя слабой, потому что он не высмеивает меня.

Но и он нуждается во мне и не стыдится показать это. Он в равной степени может быть по-детски беспомощным и по-рыцарски сильным и мужественным. Его сильная рука может быть также открытой и просящей рукой. И тогда у меня нет большего счастья, чем наполнить эту руку.

Вот что я имею в виду, когда говорю: я люблю Франсуа.

Я знаю, что ты считаешь меня полубелой, потому что я пишу тебе о таких вещах. Ты упрекаешь меня, что я пренебрегаю африканскими обычаями, что я хочу выйти замуж за того человека, которого люблю, а не за того, который готов заплатить за меня.

Но ведь вено не является исключительно африканским обычаем. Такой обычай существовал и в Европе, и даже в Израиле. Однако там, где люди принимают Христа, он оказывается совершенно ненужным. Я пишу тебе не как европейская африканка, а как африканская христианка.

Как христианка я верю, что Бог создал меня. Ему одному я и обязана своей жизнью. Никто из земных отцов не платил когда-либо Богу за свою дочь. Поэтому у земного отца нет прав что-то заработать на своей дочери.

Как христианка я верю, что Иисус Христос умер за меня. Он уплатил единственную цену за меня – Свою Кровь. Всякая другая цена – это цена за рабыню.

Как христианка я верю также, что мною руководит Дух Святой. Но Он может руководить мною только в том случае, если я пользуюсь правом свободного выбора.

Так как я свободно избрала Франсуа, я и останусь ему верна. Неужели ты действительно думаешь, что вено может воспрепятствовать жене убежать от мужа?

У меня есть подруга, отец которой получил шесть тысяч африканских франков, когда отдавал ее замуж. Она же сказала себе: если тело мое стоит так дорого, тогда я могу извлечь из этого пользу и для себя. И она начала торговать своим телом. Чувствуешь, если вено является чем-то приличным, то и проституция – что-то приличное.