Я избрал свободу - [3]
«Москва потеряла голову и в Ленинграде, говорят, не лучше. Арестовывают тысячами. Коммунистов и беспартийных забирают прямо с работы, на глазах у всех. Около десятка наиболее ответственных партийцев, которых я знал в Москве, таинственно исчезли. НКВД добирается до верхушки, забирая народных комиссаров, директоров трестов, даже работников Кремля».
«Все растеряны и поражены. Все парализованы страхом. Некоторые товарищи уверены, что Зиновьев и Каменев будут убиты и что за ними последуют другие, много других. Этому трудно поверить. Это бессмысленно. Но это так. С ними поступят как с белогвардейцами и кулаками».
«Кто же будет следующим?»
«Я тоже об этом думаю. Но, видимо, ни для кого из нас не будет пощады. Я хочу сказать, что осторожность не спасет ни тебя, ни меня. Два наших инженера, — он упомянул фамилии, — схвачены прошлой ночью. Считается большим секретом. Директору Брачко приказали послать их в Москву на определенном поезде. В Запорожье представители НКВД сняли их с поезда и увезли в закрытой машине. Случайно один мой приятель был на вокзале и видел все это. Дела теперь пойдут быстро. Только наблюдай!»
И они действительно пошли быстро.
Неделю или две спустя у меня оказалось какое то дело к заместителю Брачко, члену партии Алексею Сухину. Я быстро вошел в его приемную и собирался пройти прямо в его кабинет. Но его секретарь остановил меня.
«Пожалуйста подождите, товарищ Кравченко. Товарищ Сухин очень занят».
«Я тоже», ответил я раздраженно и ворвался в его кабинет.
Я остановился на пороге. Сухин сидел за своим письменным столом и рядом с ним сидел толстый Гершгорн, отвисшие губы которого были сложены в насмешливую улыбку. Вдоль стен, слева и справа сидело десять или двенадцать инженеров, некоторые из них члены партии. В смущении я поздоровался со всеми. Ответил только Сухин. Тогда я заметил, что около инженеров стояло четыре вооруженных энкаведиста.
В смущении я вышел и направился в кабинет Брачко.
«В чем дело, Петр Петрович?» спросил я.
«Я больше ничего не понимаю. Двенадцать человек в один день. Восемь вчера! Если это продлится… Но у меня голова идет кругом, Виктор Андреевич».
За одну ночь Брачко превратился в старика. Его глаза были неестественно расширены и полупьяны.
Из его кабинета я прошел в бухгалтерию, где мне нужно было получить некоторые данные. Я оставался там около десяти минут. Внезапно, один из сотрудников, сидевший около окна воскликнул: «Боже мой! Посмотрите!»
Мы все бросились к окнам. Перед зданием стояла одна из мрачных закрытых машин НКВД, которые в народе называли Черными Воронами. Инженеры и техники, которые были собраны в кабинете Сухина, сейчас выходили из дверей. Одного за другим их вталкивали в машину чекисты с обнаженными револьверами.
Пока мы наблюдали за этим, мы были поражены пронзительным женским криком, — затем снова наступила тишина. Жена одного из арестованных, работавшая тоже на нашем заводе, подошла к окну, ничего не ожидая и увидела, как ее мужа вталкивали в черный ворон. Она закричала и потеряла сознание.
Когда все инженеры были погружены, дверь автомобиля была заперта на засов и машина поехала. Гершгорн и его сотрудники сели в элегантную легковую машину, которая последовала за первой. Десятки людей стояли у окон конторы, глядя растерянно на следы машин, оставленные на снегу.
ОТРЫВОК ВТОРОЙ
Атмосфера на никопольском комбинате становилась с каждым днем все более напряженной. Секретарь парторганизации Козлов был «переведен» в Кривой Рог и мы скоро услышали, что он был арестован. Один представитель администрации за другим исчезал с работы и их мнимая «болезнь» оказывалась длительной.
Рядовые рабочие сначала относились безразлично к этим событиям. Но теперь начали исчезать мужчины и женщины, стоявшие близко к ним, их товарищи по цеху, рабочие. Паника стала такой общей, что она сильно отражалась на производственных показателях. Мораль завода была потрясена.
Когда было созвано специальное совещание активистов Никополя, мы пошли туда с упавшими сердцами. У дверей наши документы были тщательна проверены, хотя мы все знали друг друга. Старого чувства товарищества более не было на таких собраниях. Несколько месяцев ранее можно было бы слышать громкие приветствия. «Здорово, товарищ Кравченко!» «А, вот и ты, старая перечница!» Был бы товарищеский обмен сплетнями, анекдотами, цеховыми делами, разговорами о делах партии. Сейчас было только напряженное молчание. Все держались в стороне друг от друга, как бы опасаясь смертельной заразы. Спасайся, берегись! Избегай соседей! Казалось что слышишь эти слова отовсюду.
Товарищ Бродский, секретарь горкома, обычно такой решительный и энергичный, выглядел сейчас так, как будто он долгое время не спал. Его глаза опухли и руки дрожали. Его голос звучал глухо, как если бы он говорил в мегафон. Мало кто из нас подозревал тогда, что это было его последнее публичное выступление; что скоро всесильный и торжествующий Бродский будет брошен в подвал НКВД, вместе со многими другими.
Нас созвали, заявил Бродский, чтобы мы выслушали секретное письмо ЦК. Он прочитал его медленно, с выражением, стремясь подчеркнуть свое полное одобрение. Это было за несколько дней до приговора и казни Зиновьева, Каменева и других. Цель этого московского сообщения была очевидно в том, чтобы предупредить партию об ударе и вселить страх в любое скептическое сердце.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.