Я – инженер - [12]

За день мы проезжали-проходили около 25 километров. Ночевали в основном на покинутых усадьбах колхозов или совхозов, иногда – в крестьянских дворах на окраинах, где можно было вблизи пасти лошадей. Погода пока нас баловала. Обычно прямо на земле настилали соломы или сена, застилали ковриками, и все укладывались «по кланам». Дежурная вахта, в которую входили и «взрослые» дети (мы), обеспечивала кормежку и сохранность лошадей.

На ночном небе сверкали миллиарды звезд, как всегда, как тысячу лет назад. Казалось, – Земля и Вселенная – вечны и неизменны. Только надрывный звук проходящих на большой высоте немецких самолетов, зарево пожаров на западе и неясный гул дальних разрывов напоминали нам о войне.

Наш табор перемещался по цветущей земле Украины в основном по проселочным дорогам. Война, однако, ощущалась и здесь. Стада коров передвигались параллельно дороге. Управляли ими по несколько выбивающихся из сил женщин и подростков, чуть старше нас. На просьбу дать молока для детей женщины отреагировали необычно:

– Идите, доите, сколько хотите!

Оказывается, сами они не в состоянии были доить множество коров, и те страшно страдали от сгорающего в вымени молока. Коровы, увидев женщин с ведром, хором двинулись к ним. Наши женщины доили, сколько смогли. Все пили молоко «от пуза», набрали полную 5-литровую бутыль. Через какое-то время молоко из бутыли пришлось выковыривать: из всплывших сливок сбилось масло и закупорило горловину.

Вскоре в движущихся стадах началась эпидемия ящура. Лечить было некому и нечем, и крестьянские кормилицы своими трупами устилали придорожные луга, снабжая пищей воронье. Надвигающуюся сзади войну уже можно было ощущать по многим приметам: обезлюдевшим селам, брошенной посреди дороги сельхозтехнике, потоку пеших беженцев, рядом с которыми мы чувствовали себя буржуями. Многие просто шли пешком с рюкзаками за спиной. В руках некоторые вели детей, коров, собак. Самые «обеспеченные» толкали впереди себя тачки с нехитрым скарбом и малыми детьми. Иногда мы завидовали, когда нас обгонял трактор с вагончиком на колесах. Однако у тракторов кончалось горючее, или они ломались, и тогда счастливые пассажиры вагончика пополняли ряды пешеходов. Мы чувствовали себя малой каплей в этом океане всенародного бедствия. Скупые известия с фронтов добывались случайными газетами и дополнялись невероятными слухами. Немцы, по слухам, высаживали десанты, перерезали железные и шоссейные дороги… Однако во всей массе народа, двигавшегося на восток, было одно твердое убеждение: дальше Днепра немца не пустят, скоро все пойдет в обратном направлении. Это была идея, помогающая жить и двигаться, преодолевать свои слабость и усталость.

Однажды утром, когда наш табор сворачивал ночевку для движения, над близким лесом мы услышали незнакомый звук авиационного мотора – высокий и напряженный. Из-за деревьев на бреющем полете над нами с разворотом пронесся истребитель с чужими крестами. Никто не успел даже шелохнуться. Я разглядел хмурое лицо немецкого летчика в шлеме, смотрящего на наш табор. К счастью для нас, оргвыводов не последовало, и мы тронулись в путь. Впервые так близко мы видели реальное лицо врага.

Среди движущегося на восток народа были только женщины, дети и старики. Наш главный водитель, восседающий на телеге И.А. Редько, мужчина в расцвете сил, чувствовал себя весьма неуютно под взглядами измученных женщин. Их взгляды молчаливо спрашивали: «А почему ты, такой здоровый, здесь, а не там, где воюют и гибнут наши мужья?». Очевидно, поэтому мы старались двигаться проселками, выбираясь на широкую дорогу только при крайней необходимости. Когда большой населенный пункт нельзя было миновать и было предположение, что там стоит заградительная комендатура для ловли дезертиров, Редько передавал вожжи одной из женщин, воссоединяясь с нами уже за городком в условленном месте. Хотя Редько был злым гением нашей семьи, я не могу его обвинять за эти действия. В конце концов, он нес ответственность перед отцом и за наши жизни…

Ой, Днiпро, Днiпро…

Однако по мере приближения к Днепру мы вынуждены были влиться в основные потоки беженцев: переправ было считанное количество, и немцы тоже понимали их значение. Днепр решили перейти в Черкассах: после войны это областной центр, а в 1941 году районный город. В Черкассах работали три моста: железнодорожный, понтонный и деревянный шоссейные. Когда до Днепра оставалось около 10 километров, совет табора выработал такое решение: выехать с ночевки в 5 утра, чтобы без остановок проскочить мост около 10 утра.

Сначала все шло по намеченному плану. Ночевку начали раньше, чтобы лошади хорошо подкормились и отдохнули. Всю короткую ночь были слышны дальние взрывы. На юге и сзади виднелись зарева огромных пожаров: это горели склады горючего в городках Шпола и Смела…

Двигаться к Днепру мы начали даже на полчаса раньше. Не завтракая, быстро свернулись в холодном утреннем тумане еще до восхода солнца. Все были напряжены. Даже маленькая Торочка на руках у П. И. Степанковской не капризничала, как обычно. Через час мы подъехали по своему проселку к магистральному шоссе, ведущему прямо в Черкассы.