Я иду гулять - [3]

Потом мы не дыша один за другим (ох, каково последнему!..) спускались с чердака по страшно крутой лесенке, боясь, как бы в этот момент не открылась одна из дверей верхнего этажа - тогда все!.. Ни назад, ни вперед!.. Стали бы кричать или еще что-нибудь, шапку с головы, например, сорвали - у взрослых был такой приемчик, чтобы не убежал.

Но жить без лазания на чердак было нельзя.

Нам разрешалось ходить "за ворота". В каждом московском дворе были раньше ворота - они запирались на ночь, и дворник (мне рассказывала соседка, Полинка, как я ее всегда за глаза называл) открывал только своим, а всяким там жуликам не открывал (чтобы они что-нибудь не украли). Так что выражение "за ворота" было - а ворот не было, от них остался только столб, возле которого была каменная тумба - чтобы сани зимой, разъезжаясь во все стороны, не корябали дом. Тумба тоже осталась от прошлого. На нее кто-нибудь из нас время от времени просто вскакивал.

В заднем флигеле, в той же квартире, что и дядя Коля, жил Комар - Вовка Комаров, он был года на три старше нас. Когда мне было лет шесть, мы с ним очень дружили. У меня был трехколесный велосипед. Комар иногда со мной ездил, держась за руль и поставив одну ногу на ось, а другой толкаясь. Однажды мы с ним доехали так до Исторического музея, то есть до Красной площади. Ничего себе! Мы оставили наш транспорт при входе, а сами пошли смотреть музей. Я помню, что сначала шли кости и кости... А в конце было поинтереснее: сапог Петра и клетка Пугачева. Насмотревшись, мы тем же образом вернулись домой. Уже темнело. Было страшновато. "Коля, тебя мать искала", - сказали мне во дворе. Да-а... Но все обошлось. И я сам, кажется, не сказал матери, куда мы ездили. Она бы запретила, конечно, так делать.

И все-таки не ходить за ворота было нельзя.

У меня дома на буфете стоял большой самовар. Я на него иногда поглядывал. Ужасно интересный агрегат для нашего времени! Столько всякой возни, краников и труб, и всего лишь ради чаю - это нам импонировало!

Конечно, однажды я не удержался и решил растопить дома самовар. Тем более, мы были с другом Игорем, и было смелее.

А чем? Углем? Дровами? Дров уже не было нигде. Да и ходить искать что-то - слишком долго. Я решил газетами. А что может случиться? Мы же смотрим.

Я набил газет в самовар и зажег. Пошел дым. Много дыму почему-то (а толку, кстати, мало).

- Чего это вы там делаете? - спросила Полинка, у которой было мгновенное чутье на всякие перемещения.

- Ничего, - сказал я и закрыл дверь, ведущую к самовару.

Она захотела войти в комнату, но я встал на пути. Тем самым разжег ее любопытство совершенно.

А дым от газет идет огромный. Повалил в форточку. Скоро в доме это заметили и стали ходить. Когда я увидел в окно, что приближается несколько бабушек с участковым (я уже знал, что "участковый" - это милиционер, все как по писаному!), я выпрыгнул в окошко и скрылся у Игоря, боясь выглядывать в его окно.

Это было ужасно страшно! Я почти плакал от досады, что все так страшно и неприятно. Как я боялся, что "дело так не оставят"! (Самая противная фраза на свете! Бр-р...) Сообщат в школу, например. (А в школе у меня, сидевшего на уроке сложив руки, была незапятнанная репутация отличника - не то что во дворе!)

Но ведь дома же стоял на буфете самовар!

Когда мы выходили во двор, Гаврикова из переднего флигеля, длинная и худая, наша скандалистка, кричала, что у нее от нашего мяча болит голова так мы стучали о ее стенку. И что она приведет участкового. Она нас глубоко ненавидела. В ту же минуту начинала ненавидеть, как только видела.

За забором от нашего двора жил злой дядька, который нас не выносил. Как только начиналась весна, зеленел его сад, мы выходили весело с мячом - он зеленел от злости. Мы играли в нашем дворе, и мяч иногда, повинуясь законам физики, пролетал через этот забор. Мы кричали: "Автора!" И "автор" перелезал за мячом. Дядька тут же давал о себе знать. Он либо кричал на нас, либо если не кричал, то копил неимоверную злобу где-то за стеклами своего окна, как змея в террариуме. Он даже измазал этот забор тавотом или еще какой-то липкой зеленой гадостью - столь необходимой нашей промышленности - для того лишь, чтобы мы не лазали через забор за мячом! Но как же мы - оставляли бы, что ль, мяч там из-за этого? Да он что?! Или не играли бы вовсе предусмотрительно памятуя, что если мяч в будущем залетит, то мы сможем, перелезая, измазаться?! Чего он хотел-то?! (Так странно это вспоминать! Теперь понятна его нелепость. А тогда мысль о нелепости у нас в голове не появлялась, это все была "се ля ви" наша детская: так, мол, наверно, и надо, что ж тут поделаешь... Если тут такой.)

Тогда, в то время (когда мы бегали во дворе) еще не считалось целесообразным тратить деньги на прачечную ("там рвут белье"), стиральных машин тоже ни у кого не было, и все стирали сами, в корыте, а сушили на улице. Так что во дворе часто висело белье. Причем какими-то сложными рядами, как-то крест-накрест. Что бывало в такие моменты, если мы выходили гулять!.. На нас тут же кричали: "ИДИТЕ НА ДЕТСКУЮ ПЛОЩАДКУ! НЕЧЕГО ТУТ ХОДИТЬ!"