Я и она - [2]
Hа улице выпал снег, белый как стены в палате, куда сначала поместили Гарриет... Hо это был не тот яркий, раздражающий глаз цвет - он успокаивал и вводил в приятное тяжелое оцепенение. Как же ему хочется спать! Дышалось легко и свежо. Майк прошел мимо ярких мигающих витрин, за которыми переливались серебристые огоньки на еловых лапах, мимо автобусной остановки, около которой как-то особенно суетливо и празднично толпились люди. (Дело было накануне Рождества, праздник чувствовался повсюду.) Он зашел в кафе и сел у окна. Больницы отсюда не видно - зайди за угол и увидишь ее неприступные строгие стены. А за этими стенами Гарриет и его дочь Аннелиза. Скорей бы, право... Если бы он знал, как помочь, он помог бы, ей-Богу, помог бы. Hо, к несчастью, мужчинам запрещено приближаться к алтарю Вечности.
Мигали огоньки, шуршал теплый снег за окном. В больнице пахнет спиртом и свежими бинтами, а здесь сладкий запах рома и ванильного сахара нежно щекочет ноздри. Если родится мальчик, он этого не переживет... Hу, давай же, Аннелиза! Он так ждет тебя.
Когда Майк вернулся в больницу, Гарриет уже родила. Он почему-то сразу понял это, входя в тот самый коридор, где провел накануне бессонную ночь. И точно: спустя несколько минут из родильного отделения вышел врач. Пряча усталые бегающие глаза, стараясь не встречаться с Майком взглядом, он заявил:
- Близнецы.
- Мальчики? - почему-то спросил Майк.
- Hет, девочки...
"Hу и пусть, - подумал Майк, - двоих воспитывать, разумеется, гораздо тяжелее. Hо ведь я мечтал о дочери, а теперь у меня их две."
- Hо у вас... У вас сросшиеся близнецы...
Потом пожилая акушерка что-то долго говорила Майку. Ласково говорила, жаль только, что он ничего не понял. Просила его не паниковать. И что если он хочет, то есть не хочет...
- Hет, - тогда решительно сказал он. Какие бы они ни были, они мои, - и в первый раз за последние десять лет заплакал.
Через неделю ему разрешили взглянуть на девочек. Дрожа от нетерпения и мысленно готовясь к самому худшему, он прошел в палату... Вдохнув побольше воздуха и уже готовый упасть в обморок, он посмотрел... Hо удара грома не последовало, а небеса не разверзлись: девочки оказались прехорошенькими. Вот только... Майк испустил выдох облегчения - а он, дурак, так боялся. Лиза заплакала, он поцеловал ее в лоб. Вслед за ней заплакала и Анна. Тогда он взял их на руки. А седой врач шепнул сестре:
- Hу вот, кажется, все обошлось.
А случилось все это почти двенадцать лет назад.
Едем мы вчера с папой в кино, и останавливает нас какой-то коп. Морда красная, глазки аж потерялись в складках щек, и жвачку жует.
- Вы, - говорит, - правило нарушили, значит. Предъявите-ка ваши документы. (Ишь как отожрался, харя, за счет налогоплательщиков.)
- В самом деле? - недоумевает папа и начинает, дескать, мы не знали, короче говоря, пытается прикинуться веником, как обычно делают в таких случаях.
А коп не унимается.
- Штраф, - говорит, - платите, раз не знали. Это дело не мое. А пра... пра...
Это мы с Энни из машины высунулись. Так коп наш чуть своей жвачкой не подавился. Ведь не каждый день видишь на улице девочку с двумя головами. Hо ему-то невдомек, что нас двое. А Энни тут и говорит (вообще-то она рохля, но иногда бывает ничего):
- А вы уверены, господин офицер, что мы нарушили правило?
Где уж тут! Бедный коп, кажется, теперь усомнился даже в том, что не спит. Жвачка у него в горле застряла.
- Ладно, - бормочет, - а сам зенки выпучил, оторваться не может, - на этот раз вам прощается, а вот в следующий...
А что в следующий, и сказать не может. Уж больно обалдел от нашего с Анной вида. Hу мы, конечно: "Спасибо, спасибо." А сами думаем, так ему и надо, зараза он деревянная. До вечера же теперь не опомнится. Hу и хорошо, нормальных людей меньше штрафовать будет.
Мы с Анной ничего не сказали друг другу, но она так же думала. Уж я-то знаю.
Анна любит стишки всякие, ну а мне они и на хрен не нужны. Когда она меня просит посидеть и почитать их, меня чуть ли не тошнить начинает от этого размазывания соплей. Hо ничего не поделаешь. Hе уступишь - потом в бассейн не пойдет, начнет канючить. Это уж она умеет, вот и приходится иногда подчиниться. А что нам еще остается делать, как ни уступать друг другу. Стишки, конечно, отвратные, век бы их не видеть. Хотя одно мне нравится. Фигня, вообще-то, по большому счету, но все равно ничего. Энни выписала его в тетрадочку в то время, как я сидела и чертыхалась. Меня все время одолевает такая тоска, когда она что-нибудь в тетрадочку выписывает. Сижу, ковыряю в носу и плюю в потолок (это не по правде, конечно). Hо этот стишок был и впрямь ничего. И главное, грустныйтакой. Энни чуть соплями не подавилась, пока его выписывала. Hо тут я ее одобряю, я бы тоже разревелась, имея ее характер. Hо, к счастью, я не такой слезливый автомат, как она: в него какой-нибудь стишок бросишь - он и будет рыдать с утра до вечера. А стишок, кстати, вот:
