Я и Он - [55]

Одновременно чувствую, что ее ладонь полностью расслабилась и теперь безвольно покоится в моей. "Он" торжествующе восклицает: "- Пора! Положись на меня".

С этими словами "он" бесцеремонно отпихивает меня, уверенный в себе, властный, неистовый. Нехотя уступаю "ему" место и пассивно наблюдаю за эротическим дуэтом между "ним" и Мафальдой.

Ну и фрукт! Только что заливал мне про ухаживание "по старинке". Как же, по старинке! Все происходит так, будто мы не за столом в саду на вилле Протти в присутствии двадцати человек, а прямо на земле, посреди какой-нибудь свалки на окраине. Будто Мафальда — не Леда Лиди, звезда тридцатых годов, а обычная дешевая потаскушка. Обмякшая рука Мафальды покорно опущена; "он" тянет ее к себе. Мафальда сопротивляется; "он" силой осуществляет переход сцепленных рук с коленей Мафальды на мои колени. Мафальда делает робкую попытку воспротивиться этому маневру; "он" неумолимо подавляет ее и кладет ладонь прямо на себя. Мафальда упорно держит ладонь раскрытой; "он" заставляет ее согнуть пальцы. Только теперь Мафальда наконец-то решается сжать "его"; тогда "он", совершенно уверившись в себе, начинает расти и надуваться, становится до неловкости твердокаменным, ничуть не заботясь обо мне и о моем весьма щекотливом положении. Да уж, нечего сказать: по старинке! И тут я замечаю молниеносное изменение в выражении лица и позе Мафальды. Она попеременно стреляет вытаращеными глазками то на меня, то на гостей. Грудь ее вздымается тяжело и трепетно. Время от времени она испускает глубокий и шумный вздох, словно вот-вот потеряет сознание.

Сижу, не шелохнувшись. На этот раз я действительно положился на "него"; к тому же теперь меня тревожит новое обстоятельство. Я краем глаза ловлю пристальный взгляд Фаусты, устремленный на меня с противоположного конца стола. Догадываюсь, что волнение Мафальды от нее не ускользнуло, и не на шутку начинаю побаиваться, как бы она не нарушила насильно данного слова и не устроила обещанной сцены. "Ущемленцы", а в особенности "ущемленки", как известно, способны на такие номера. Неотрывно смотрю на Фаусту; затем, не привлекая к себе внимания, хмурю брови и подношу указательный палец к губам, призывая к молчанию. С облегчением замечаю, как она отводит взгляд от меня и Мафальды и неохотно поворачивается к соседу по столу.

Так что все идет тихо-мирно, без напряжения. Мафальда продолжает томно вздыхать и сжимает "его" так, словно хочет переломить. Я курю с задумчиво-безразличным видом. Свора "ущемленцев" упражняется в заискивании, претензиях на остроумие и прочем политесе. Кажется, Протти ловит от этого кайф. Мой архивраг Кутика время от времени мечет в меня стрелы ненависти, но я делаю вид, будто ничего не замечаю. Наконец бедняжка Фауста снова устремляет на нас беспокойный взгляд, но, честно говоря, это все, что она себе сейчас может позволить.

Неожиданно ситуация меняется. Протти встает и обращается ко мне: — Рико, ты хотел о чем-то потолковать. Пойдем туда. — И, не удосужившись посмотреть, иду ли я за ним, направляется через сад к вилле.

Я тоже встаю, вырывая "его" из неуклюже непослушной руки Мафальды, мелкой рысцой семеню за Протти и, поравнявшись с ним, шагаю рядом. Должно быть, мы являем собой важную, хотя и немного забавную парочку. Высокий, мужественный, представительный Протти — и я: малорослый, скрюченный, карикатурный; непринужденный, вальяжный он — и скованный, озабоченный, подлаживающийся под его шаг я. Вдобавок ко всему Протти делает жест, уничтожающий меня окончательно. Он обнимает меня за плечи и произносит покровительственным тоном (сам по себе этот тон совершенно неуместен, однако каждый "возвышенец" позволяет себе навязывать его очередному "униженцу") с притворной сердечностью: — Ну что. Рико, как жизнь? Вот так, в обнимочку, мы одолеваем парадную лестницу и входим в просторный холл. Здесь я останавливаюсь, встаю к нему эдак вполоборота, но все же не осмеливаюсь освободиться от унизительного объятия.

— Идет помаленьку. Знаешь, у меня к тебе действительно серьезный разговор.

Протти глядит рассеянно. Он снимает руку с моего плеча, смотрит по сторонам и машинально переспрашивает: — Серьезный разговор, говоришь? — Да. И это не столько в моих интересах, сколько в твоих.

Что и говорить, я прочно засел "внизу". Вначале он придавил меня своим объятием, теперь, видно, хочет окончательно сровнять с землей, приветливо пошлепывая по щеке.

— В моих интересах, вот как? Ладненько, подожди меня здесь. Один звонок, а после потолкуем.

И вот я стою посреди холла. Правую дверь Протти оставил открытой. Подавшись немного вперед, я могу разглядеть его в глубине кабинета; он сидит за маленьким письменным столом, опустив цветущее, розовое лицо, освещенное яркой лампой под зеленым абажуром, снимает трубку, подносит ее к уху, набирает номер и начинает говорить. Странно, он говорит вполголоса, намеренно не проявляя никаких чувств, как будто не только не хочет, чтобы его услышали, но и боится выдать себя выражением лица. Значит, Протти вовсе не собирался ни о чем со мной говорить. Он просто использовал меня в качестве удобного предлога, чтобы выйти изза стола. Шуточки "возвышенцев"! Как быть? Протти продолжает трепаться по телефону, не поднимая глаз. Хотя нет, поднимает и даже посматривает в мою сторону, но при этом совершенно ясно, что я для него не существую. Почему? Опять же ясно: Протти настолько "возвысился" надо мной, что я стал для него прямо-таки прозрачным.