Я и Он - [49]

— Послушай, так мне переодеваться или нет? — Нет.

— Значит, ты хочешь, чтобы я была в этом костюме? — Тоже нет.

— Так чего ты хочешь? Чтобы я пошла голой? — Ничего я не хочу.

— Никак не пойму, чего тебе надо? — Я же сказал: ничего.

Это "ничего" я произношу с такой яростью, что перепуганная Фауста молча шарахается к зеркалу и в два счета заканчивает макияж. Мы выходим на цыпочках в коридор, чтобы не разбудить Чезарино и новую няню, спящую в соседней комнате. В лифте я смотрю на Фаусту и вижу, что она успокоилась и на ее двусмысленной физиономии уже изобразилось мещанское выражение дамы, направляющейся с мужем на званый вечер. И тут мне снова хочется быть с ней жестоким. На сей раз не только для того, чтобы поставить ее на место (то есть "вниз"), но и для того, чтобы она окончательно во всем разобралась.

Лифт останавливается — мы выходим. Фауста идет впереди меня по вестибюлю; величаво покачиваются в широких, расклешенных брюках ее мощные, внушительные бока — точно баркас в бурном море. Вот мы и на улице. Садимся в машину. Я завожу и трогаюсь. По ходу дела говорю: — Слушай, я должен кое о чем тебя предупредить.

— О чем? — Сегодня у Протти соберется обычная толпа шептунов, прихлебателей, подхалимов и прочих сводников. Будет там, конечно, и Мафальда.

— Кто такая Мафальда? — Как кто — жена Протти.

— Ты имеешь в виду Леду Лиди? — Это был ее артистический псевдоним в тридцатые годы. Сейчас она вышла за Протти, и ее зовут Мафальда.

— А я и не подозревала, что ее имя Мафальда. Мне она была известна как Леда Лиди.

— Ты знаешь ее под этим именем, потому что никогда с ней не встречалась. Муж и близкие называют ее Мафальдой.

— Мафальда. Какое ужасное имя! Фауста продолжает корчить из себя богатую синьору, идущую с мужем на прием; меня почему-то это дико раздражает, снова хочется быть с ней жестоким. Нетерпеливо я говорю: — Дело не в том, как зовут жену Протти, тут кое-что поважнее. Слушай и не перебивай. Так вот, кроме обычных прилипал, там будет и Мафальда. Я мог бы ни о чем тебе не говорить и делать все втихомолку. Но я так не привык. Короче, заранее тебя предупреждаю, что в этом заковыристом положении мне придется предпринять кое-какие действия.

— Не понимаю. Ты так мудрено говоришь.

— А ты отродясь ничего не понимала. Ладно, поставим все точки над "i". Точка первая: я собираюсь стать режиссером фильма, для которого пишу сценарий. Точка вторая: Протти и его окружение не очень-то благосклонно относятся к моей кандидатуре. Точка третья: Мафальда могла бы повлиять на Протти в мою пользу. Точка четвертая: Кутика, кстати сказать, обязан своей карьерой влиянию Мафальды на мужа. Точка пятая: весьма возможно, что сегодня вечером мне придется сделать то же самое, что сделал Кутика. Теперь дошло? — Нет. А что сделал Кутика? — Всем известно, что сделал Кутика.

— Лично мне даже неизвестно, кто это такой.

— А все потому, что ты никогда меня не слушаешь. Я тебе о нем сто раз говорил. Именно его я имею в виду, когда говорю "червяк".

— Ах, червяк! Значит, червяк — это и есть Кутика? — Он самый.

— А я и не поняла. И потом, ты столько всего говоришь, а у меня вечно столько дел, что иногда я тебя просто не слышу.

— Вот-вот, ты никогда не прислушиваешься к моим словам. Коррче, уяснила? Червяк — это и есть Кутика. Он же — секретарь Протти. Только не говори, будто не помнишь, как он выглядит. Я сам видел, как ты с ним лялякала.

— Может, и лялякала, так мне же никого не представляют, вот я и не помню, какой он из себя.

— Червяк он и есть червяк: плешивый коротышка, бледный как смерть, вместо лица — одни глазищи, точнее, очки. Рот с виду нормальный, а заржет, так прямо до ушей. Его хлебом не корми, только дай поржать. Ну что, вспомнила? — Ах, вот это кто. Я-то думала, что его зовут Меркури.

— Да нет, Меркури совсем другой. Вернемся к нашим баранам. Ты спрашиваешь, что сделал Кутика? Отвечаю: он переспал с женой Протти.

— С Ледой Лиди? — Ну да, с Мафальдой. И после этого из мальчика на побегушках стал секретарем Протти. Уразумела? — Да, но ты-то тут при чем? — При том, что хочу стать режиссером фильма, над которым сейчас работаю. И только Мафальда может склонить Протти к тому, чтобы он доверил мне это место.

На сей раз Фауста не отвечает. Наконец-то она все поняла.

После продолжительного, молчаливого раздумья Фауста замечает добродушно-рассудительным тоном: — Стало быть, мало того, что ты не живешь дома, ты еще решил изменить мне с женой Протти? — Вот видишь, какая ты! С тобой невозможно говорить! Во-первых, это еще неточно: все будет зависеть от того, что скажет мне Протти. Если-же я пойму, что он не собирается поставить меня на место режиссера, придется провести операцию "Мафальда". В любом случае это не будет означать, что я тебе изменил. Считай, что это рабочий момент, от которого зависит наше будущее. Я готов пойти на это не ради себя, а ради тебя и Чезарино.

— Спасибо за заботу.

— Зря ты так. Тебе, наоборот, следовало бы вести себя как подобает смышленой и умной жене.

— Смышленой-то смышленой, но не настолько же, чтобы самой помогать тебе в супружеской измене.

— Супружеской измене! И с кем, с Мафальдой! Да с Мафальдой невозможно кому-либо изменить. Разве что самому себе. Ты хоть знаешь, сколько ей лет? — Я знаю, как ловко ты умеешь заговаривать зубы, но на этот раз тебе меня не охмурить. Я вижу, ты потерял уже всякий стыд, если упрашиваешь собственную жену закрыть глаза на твои грязные шашни с какой-то старой перечницей, потасканной звездой немого кино.