Я и Он - [33]

— Ничего себе: "когда "он" заводится"! — Так оно и есть. Иногда, правда крайне редко, "он" бывает даже мрачным и злобным. Однако, когда мы одни, я и "он", "его" тон зачастую спесив и высокомерен.

— Так "он" спесив? — Не то слово! "Он" считает себя идеалом красоты, силы и мощи среди, скажем так, себе подобных. По "его" мнению, никто на всем белом свете "ему" и в подметки не годится. Самомнение — жуть! — Значит… "он" говорит вообще обо всем? Или только о том, что касается секса? — Владимиро, ты же прекрасно знаешь: нет ничего, о чем нельзя было бы говорить в сексуальном ключе. Литературу, искусство, науку, политику, экономику, историю — все можно рассматривать с этой самой точки зрения. Я не утверждаю, будто такой взгляд не является ограниченным. Я говорю лишь, что так делают сплошь и рядом. И "он" в том числе, да еще как! — Ну например? — Например, что может быть менее сексуальным, чем пейзаж? Горы, равнины, реки, долины: где тут, казалось бы, секс? И тем не менее. Поехал я однажды за город. В какой-то момент дорога пролегала между двумя покатыми холмами, постепенно они сглаживались до чуть приметных возвышенностей. И что ты думаешь? "Он" тут же начинает нашептывать: "Никакие это не холмы, а женские ноги, и, между прочим, очень даже ничего. Уже раздвинулись, распахнулись. А дорога-то прямиком шпарит в самую горловину, туда, где они как будто сходятся. И вот теперь мы на нашей машине, со скоростью сто пятьдесят в час, бешено ворвемся в эту горловину". Ну и так далее в том же духе. Улавливаешь двусмысленность? — Как не улавливать. Скажи, а… как еще "он" вмешивается в твою жизнь? — С помощью снов, естественно.

— Поди, эротических? — Владимиро, я не хочу особо останавливаться на снах. Сны — это, так сказать, "его" царство. Все, что "он" там творит, в конце концов ко мне не относится и меня не интересует. Единственное, чего бы я желал, — пусть оставит в покое реальные сны и обходится символическими.

— Реальные? — Терпеть не могу, к примеру, такой сон будто лежу я в постели с женщиной и не вижу ее лица. Потом женщина поворачивается, и я обнаруживаю, что это моя мать. Куда приятнее, когда мне снится, что я поднимаюсь по лестнице, на вершине лестницы — дом, дверь открыта, я направляюсь к этой двери ступенька за ступенькой… дом, скорее всего, мрачный, со всех сторон окружен кипарисами, окна закрыты, и вот, когда я уже собрался перешагнуть через порог, кто-то бьет меня ножом в спину, я падаю и просыпаюсь. Безусловно, дом с открытой дверью — это моя мать. Мрачный вид дома — это чувство моей вины. Удар ножом в спину я наношу себе сам, чтобы воспрепятствовать кровосмешению, и так далее. Однако, как ни крути, Владимиро, это все равно остается символикой, чем-то косвенным, опосредованным, каким-то ребусом, шарадой. Конечно, я могу расшифровать сон, разгадать шараду, но в то же время я волен воспринимать символическое действие буквально, не извлекая из него скрытого смысла. Так вот, Владимиро, реальности я предпочитаю символ. Допустим, я увидел во сне дом с распахнутой дверью, ну и что? Я говорю себе: "Надо же, какой странный сон, что бы все это значило?" И больше я о нем не вспоминаю. Но когда я вижу во сне собственную мать, такой, какой она была на самом деле, — ее лицо, выражение и все прочее, — в постели со мной, согласись, это уже перебор. Ты просыпаешься, в голове начинают роиться назойливые, неприятные мысли, настроение испорчено на весь день. Теперь с недавнего времени "он" почти полностью перешел от символизма к реализму. "Он" больше не подсовывает мне во сне, как раньше, скажем, часы — известный символ женского полового органа, а беззастенчиво, хотя опять же во сне, предъявляет самый настоящий передок во всех его подробностях, без малейшего изъяна, нужной формы и цвета… иногда он даже движется: все как наяву. О часах-то я забываю, как только просыпаюсь, а вот о передке — нет. И я знаю, почему "он" это делает, Владимиро. Назло. Слишком долго объяснять сейчас всю подноготную наших отношений, скажу лишь, что в последнее время они окончательно испортились. Вот "он" и мстит мне: отбросил символизм, в котором, заметь, лихо понаторел, и ударился в реализм, точнее, натурализм, донельзя грубый и низменный.

Задумчиво и растерянно качаю головой, глядя на пол и выпуская дым из ноздрей. Владимиро делает жест, словно отстраняя что-то: — О снах мы поговорим потом. Вернемся лучше к вашему диалогу. Стало быть, вы постоянно беседуете друг с другом. А каким образом? Ты говоришь с "ним" вслух или как? — Только когда мы вдвоем и я уверен, что нас никто не слышит. Еще бы, ведь порой речь заходит о вещах, как бы это сказать, деликатных. А тут уж лучше перестраховаться.

— Значит, когда вы остаетесь наедине, ты говоришь с "ним" вслух. А что делает "он"? — Отвечает.

— Тоже вслух? — Понятное дело, вслух, — Ты хочешь сказать, что слышишь "его" так же, как слышишь сейчас меня? — Именно.

— Ушами? — Ну не носом же! — Но это, когда ты один. А в компании? При посторонних вы тоже беседуете вслух? — Нет, при посторонних мы не говорим вслух. Мы говорим мысленно.