Я и мои (бывшие) подруги - [29]
Она еще ворвется и в повествование этой главы.
Я хорошо помню ее вещи. Это тоже особый вид памяти, как и память на чувства, запахи, картины природы.
У меня прекрасная эмоциональная память, а нормальной нет совсем. В школе у нас у всех было, по меткому выражению Вали, по одной юбочке и полторы кофточки. Я помню ее школьную форму. В старших классах мы уже не носили покупные однотипные школьные коричневые платья. Как можно было обряжать детей в такой старушечий цвет! Носили сшитые — тоже коричневые с белым воротником. Но, если снять фартук, они превращались в повседневные платья, которые мы носили остаток дня. У нашей троицы — меня, Вали и Иры — были сестры, на 4 года старше нас. Мое форменное — кремпленовое, досталось мне от старшей сестры, а она всегда обладала хорошим вкусом. И Валино платье с большим острым воротником я хорошо помню.
Потом, будучи уже студентками, мы пошили себе для Ириной свадьбы платья из искорки, был такой струящийся материал в наше время. Не знаю, существует ли он еще или, может, называется по-другому. Мое, с коричневым орнаментом, я, такая глупая, перед отъездом за границу сдала в комиссионку. До сих пор не могу себе простить. Думала, за границей лучшее куплю. Да-да, до сих пор покупаю! Ни в какой загранице не одевались и не одеваются лучше, чем у нас. А Валино из искорки служило ей верой и правдой всю жизнь. Оранжевое, обтягивающее ее божественную фигуру, которой позавидовала бы сама Софи Лорен. Валя была очень женственной. Лицом не писаная красавица в голливудском смысле этого слова, но с той самой изюминкой, которая затмит идеальную красоту: ореховые глаза, греческий нос, маленький пухлый рот с мелкими зубами, волосы, которые надо было каждый день накручивать, что было вечной мукой. Зато талия, грудь — мужчины оборачивались. И ноги отличные. Хотя сама она называла их «как у доярки». Я возражала, нет, как у балерины.
Она действительно в детстве занималась танцами и балетом, и казалась мне небожительницей, девочкой, которой было доступно то, о чем я только мечтала, и что оставалось недоступно мне. Я бредила балетом, художественной гимнастикой. В третьем классе даже по собственному почину пошла в спортивную школу, выполнила все упражнения, которые велел сделать тренер — даже шпагат и стойка на руках в первый раз в жизни чудом получились у меня. Вот как хотела! А тренер честно объяснил мне: «Девочка, ты все делаешь хорошо. Но ты будешь большой. А для гимнастики нужны маленькие девочки». Он оказался прав. Но в третьем классе я еще не предполагала, что буду большой. Почему у нас занимались только перспективными детьми, из которых можно выдрессировать чемпионов с загубленным здоровьем. Ну и позанимался бы ребенок пару лет для себя, для собственного удовольствия. Моя двоюродная сестра, тоже небожительница, занималась художественной гимнастикой. Дошла до кандидата в мастера, хотя врачи категорически запрещали ей всякие нагрузки с ее врожденной болезнью позвоночника. Зато ее мама — фанатка спорта — очень хотела видеть ее на ковре с лентой в руках. Жизнь, почему ты так несправедлива? У меня позвоночник был в порядке, и я так мечтала.
В классе восьмом-девятом я увлеклась Ремарком и Хемингуэем, которого прочла всего. Валя напоминала мне всех его героинь сразу, таких ненашенских непонятных женщин. Вот и в Вале было нечто такое, что выделяло ее из круга других девочек. Лишь позже я поняла, что это было.
Нашлось и ненашенское слово для его определения — «sex appeal».
Вы наверняка слышали или еще помните, мои дорогие читательницы, признание середины 80-х годов, что в Советском Союзе секса нет. Это, отчасти, правда. Молодым девушкам нелегко давался предусмотренный матерью-природой переход в мир женщин. О сексе не только молодые девушки, но и их матери и бабушки имели самые фантастические представления. Животрепещущая тема замалчивалась и табуизировалась, как будто основного инстинкта и нет вовсе. Не существовало в продаже ни соответствующей хорошей литературы, ни противозачаточных средств, ни элементарных презервативов, которые имелись уже четыре тысячи лет назад в Египте и две с половиной тысячи лет назад в античной Греции и Риме. Даже слова такого стеснялись. Единственный завод, производивший презервативы, стыдливо называл его резиновым изделием номер два. Номером один, говорят, был противогаз. Откуда берутся дети — никто не объяснял, ни в школе, ни в семье.
Прекрасный процесс их зачатия назывался нехорошим матерным словом. Одним словом, неслыханная дикость.
Кажется, Маркс писал, что уровень развития цивилизации определяется отношением к женщине. Он очень прав. От себя я еще добавлю, что хорошим показателем является также наличие и состояние общественных туалетов и степень табуизации вопросов пола.
Моя мама, как я догадалась позже, не очень радовалась нашей с Валей дружбе, видимо, чувствовала в ней задатки девушки, нравящейся мужчинам. Но моя мама — мудрая и деликатная женщина, она никак этого не высказала. В школе об этом не было и речи. Мы не были переспелками. На подвиги нас всех не тянуло. Мы не разговаривали переменки напролет о мальчиках. Во-первых, мальчики того не стоили. Во-вторых, у нас имелись более занимательные темы.
Имя Александра Македонского до сих пор волнует человечество. О нем пишут книги и снимают фильмы.В романе Ольги Эрлер Александр предстает не только как великий царь, но и как человек, способный на искреннюю преданную дружбу и любовь. Два важнейших в его жизни человека — друг детства Гефестион и прекрасная гетера Таис — остаются рядом с ним, несмотря на жгучую ревность одного и двусмысленное положение другой.Читатель вместе с героями снова переживает знакомые с детства по учебникам истории великие сражения, проходит тяжелый, но незабываемый путь через всю ойкумену — Египет, Вавилонию, Персию, Среднюю Азию, Индию.
Если в двух словах, то «желание исчезнуть» — это то, как я понимаю войну.
С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.
Эта книга о жизни, о том, с чем мы сталкиваемся каждый день. Лаконичные рассказы о радостях и печалях, встречах и расставаниях, любви и ненависти, дружбе и предательстве, вере и неверии, безрассудстве и расчетливости, жизни и смерти. Каждый рассказ заставит читателя задуматься и сделать вывод. Рассказы не имеют ограничения по возрасту.
«Шиза. История одной клички» — дебют в качестве прозаика поэта Юлии Нифонтовой. Героиня повести — студентка художественного училища Янка обнаруживает в себе грозный мистический дар. Это знание, отягощённое неразделённой любовью, выбрасывает её за грань реальности. Янка переживает разнообразные жизненные перипетии и оказывается перед проблемой нравственного выбора.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Рассказ. Случай из моей жизни. Всё происходило в городе Казани, тогда ТАССР, в середине 80-х. Сейчас Республика Татарстан. Некоторые имена и клички изменены. Место действия и год, тоже. Остальное написанное, к моему глубокому сожалению, истинная правда.