Я, Елизавета - [37]

Но что мне было до них? От рассвета и до заката, как ни изнуряла я себя занятиями, охотой и пешими прогулками (даже Кэт ворчала, что я, мол, себя не жалею), в действительности я мечтала лишь об одном – хоть краешком глаза увидеть моего любезного лорда Серрея.

Моя любовь была тогда смиренна и ничего не просила, только видеть его. Воистину, это была любовь, которую заповедал нам Господь, – любовь, которая долго терпит, не завидует, не превозносится, не ищет сил своих… не раздражается, всякую веру приемлет!

Первый и последний раз в жизни снизошла на меня подобная благодать.

И чем ближе к краю пропасти он гарцевал, тем сильнее хорошел день ото дня. Я видела его по утрам, когда он шел сквозь рассветную дымку на конюшни или на теннисный корт, где они с друзьями Уайетом и Пикерингом играли порой по несколько часов кряду. Эта же троица с другими приятелями веселилась и по ночам, и я, лежа без сна, слышала, как они шумят, возвращаясь с первыми петухами. На следующий день Кэт с пеной у рта пересказывала их ночные похождения: «Наехали в город, миледи, заперли констеблей в караульне и загнали приставов в конуры с объедками и собачьим дерьмом! Потом сели в лодки и катались по реке, горланили песни и орали во всю глотку, перебудили своим кошачьим концертом весь город и забрасывали гулящих девок, промышляющих на южном берегу, птичьим пометом!» Я и жаждала, и боялась этих рассказов (гулящие девки? что общего у моего лорда с этими заразными потаскушками?), а больше всего страшилась, что вся эта шумная гульба – не более чем прикрытие для темных замыслов моего лорда, для его притязаний на трон.

По правде, если совсем честно, его самого я тоже боялась. Он искал моего общества; я от него убегала. Я понимала: ни моя любовь, ни мой страх не укроются от его взгляда. Оставалось лишь избегать этих безжалостных, выпытывающих глаз. И мне ли любить или прощать человека, который вместе с отцом строил козни против королевы, против верной Екатерины, единственного моего друга при дворе? Наверняка он по меньшей мере знал про заговор и не воспрепятствовал. И в своей ненависти к новой вере порадовался бы королевиному падению.

И все же, хотя временами я бежала его как огня, должна сознаться, порой я сама искала встречи. Моя любовь была как яд из старой легенды – пьешь, зная, что в чаше – смерть, но с каждым глотком отрава становится все желаннее.

И это все я терпела в одиночку, никому не открывшись, ибо что, собственно, было открывать? Я ни на что не надеялась, ничего не ждала, ничего не требовала. Я не знала, что он думает, к чему стремится и даже – чьей милости он больше домогается, моей или Марииной. Знала же я одно: если, как говорит Мария, меня и впрямь собираются вскорости выдать замуж, мои чувства никак не повлияют на отцовский выбор.

О, мой лорд, мой лорд!

Он любил когда-то, сказала мне Кэт – она выведала у его слуги, – ирландскую наследницу, которую жестоко, против его и ее воли, еще ребенком выдали за глупого богатого старика. Больше он не влюблялся. Сейчас он женат, сказала Кэт, но ведь существует развод…

Что до него, он всегда писал о любви. Он дарил мне свои стихи, бросал на колени, легко, словно цветы. Мне ли они предназначались? Засыпая, я твердила:

Как часто вижу я во сне

Твоих очей нездешний свет…

И пробужден от горних грез

Тем жаром, что в себе пронес,

Я емлю пустоту, лью токи слез…

И каждое утро просыпалась с одной надеждой: увидеть хоть мельком, как он идет по двору, собираясь покататься верхом, или повеселиться с друзьями, или украсить своим присутствием – а это было дано только ему одному – большой королевский зал.

Притом, похоже, все это время я с куда более глубоким чувством ожидала другой встречи. Речь шла не о любви – тот человек был уже в летах и занят совсем иным. Но судьба распорядилась так, что он один мог утолить мою куда более острую нужду, мою потребность в правде, – это был законник, мастер Сесил.

Глава 13

С первого взгляда на его умное, доброе лицо я поняла: вот человек, которому можно доверять. Его история была лучшей рекомендацией: выпускник Кембриджа, как и мой добрый Гриндал, к тому же судейский. Дружба с Кранмером тоже свидетельствовала в его пользу – архиепископ не одарит своим расположением первого встречного. Однако красноречивее всего за Вильяма Сесила говорил его собственный облик: серо-голубые глаза, способные выдержать любой взгляд, гладкий лоб, спокойная манера держаться – все выдавало человека, который никому не воздает злом за зло, но всею своею жизнью старается служить добру.

С первой встречи я поняла: вот кто разрешит мои затруднения. Я послала за ним, он откликнулся. Ждать пришлось долго. Однако правда, которой я искала, уже пятнадцать лет лежала в могиле, так что единственная надежда заключалась в терпении.

Он пришел, когда в садах собирали плоды, и принес полновесный плод своих изысканий. Я была у себя в королевиных покоях – мы как раз вернулись в Уайт-холл, – и он, едва разложив свои свитки, бумаги и записи, приступил к сути.

– Леди Елизавета, вы поручили мне вникнуть в обстоятельства смерти вашей покойной матушки. И вашего рождения – почему вас объявили незаконной, коль скоро ваши родители состояли в браке. – Он смолк и взглянул на меня без всякого выражения. – Быть может, многого вам лучше не знать…