Я был телохранителем Гитлера, 1940-1945 - [26]

Отдыхом мы воспользовались сполна. Обстановка была неофициальная, и мы по двое, по трое отлучались искупаться в близлежащий водоем, называвшийся «озеро Мой».

«Волчье логово» стало вехой. Гитлер прожил там практически пять месяцев кряду[69]. Поначалу войска вермахта очень быстро продвигались по советской территории, но потом постепенно стало ясно, что молниеносной победы не будет. Более того, известия с фронта приходили все более и более удручающие. И дальше все становилось только хуже. Перемены стали заметны с середины лета. Споры, которые, вероятно, возникали среди высшего военного командования, пока оставались за дверями залов заседаний, куда нас не приглашали. Однако слегка изменилось поведение фюрера.

Я узнал Гитлера уже тогда, когда он был главнокомандующим. Но его повседневная жизнь стала полностью подчиняться ритму военных событий только после начала наступления на Советский Союз. Все чаще фюрер стал созывать совещания и устраивать встречи. А все остающееся свободным время проводил в основном в своих апартаментах, укрывшись от посторонних глаз за дверью спальни или рабочего кабинета. В последующие месяцы он совсем никуда не выходил. Количество выступлений и поездок было сведено к минимуму. Число сотрапезников за ужином все уменьшалось, хоть в первое время в «Волчьем логове» это не слишком бросалось в глаза. А последние месяцы жизни его нередко можно было увидеть за столом одного или с одной из секретарш в качестве единственного сотрапезника.

За вторую половину 1941 года мне пришлось несколько раз съездить в Берлин и Растенбург. Длительность этих командировок варьировалась от двух недель до полутора месяцев. Летал я на самолете Ю-52, как и в Бергхоф. Когда тем летом приезжал Муссолини, меня не было[70].

В канцелярии меня переселили. Теперь я жил на первом этаже, совсем рядом с кухней Канненберга, в относительно просторной комнате, где были умывальник, телефон и две кровати, одна из которых предназначалась для киномеханика Эрика Штейна. Место было приятное, в отдалении, и потому спокойное. Большим облегчением для меня стало то, что мне не нужно было постоянно контролировать все свои движения и действия, как это приходилось делать рядом с апартаментами фюрера на втором этаже. Поговаривали, что Гитлер все слышит и по звуку различает любое движение.

В декабре Гитлер провел несколько дней в Берлине, после чего вернулся в свою ставку[71]. По-моему, именно в это время я видел, как в приемную вошел в окружении двух сотрудников в штатском монах в грубой шерстяной рясе с белым поясом. На груди у него была звезда Давида[72]. Его никто не обыскивал. Кто-то из наших, предположительно Отто Гюнше, позвонил ординарцу. Тот незамедлительно явился, чтобы препроводить монаха в апартаменты фюрера. Ни один из полицейских не шелохнулся. Во время встречи они оставались с нами, внизу. Служитель церкви, как мне сказали, пробыл у фюрера недолго, после чего покинул канцелярию. Я не спрашивал, кто это был и зачем пришел. Это было не принято. Не знаю, что с ним случилось потом. Могу только свидетельствовать, что больше он не приходил.

20 января 1942 года состоялась Ванзейская конференция[73]. Я ничего об этом не знал. Точно так же, как слыхом не слыхивал о постоянно увеличивавшемся количестве отправляемых в расположенные на востоке концентрационные лагеря евреев[74]. Нет, мы, конечно, знали о существовании концентрационных лагерей, но откуда же нам было знать, что там происходит? Об этом никто не говорил. Ни единого слова. Для нас, за исключением очень узкого круга людей из окружения Гитлера, эта тема была табу. Думаю, что, если бы кто-нибудь из нас о чем-нибудь знал, он обязательно рассказал бы остальным. Рано или поздно обронил бы слово, пошли бы разговоры. Но нет, никто ни сном ни духом. Доступа к подобного рода информации у нас не было. До сих пор не могу понять, как такие бесчинства могли держать в совершеннейшем секрете.

Мои командировки в ставку в Растенбурге следовали одна за другой, и все были похожи друг на друга. Лето выдалось тяжелое, обстановка на фронте постепенно обострялась, победы уступали место поражениям, но будничная жизнь «Волчьего логова» оставалась все такой же, как и в предыдущие месяцы.

Пробыв совсем немного времени в Берлине, Гитлер вылетел в Берхтесгаден, где должен был встретиться с Муссолини[75]. Встреча была очень дружеской. Видно было, что они рады друг друга видеть. Гитлер был в ударе, много разговаривал[76]. Поскольку в Бергхофе не было достаточно места для того, чтобы принимать большое число посетителей, итальянскую делегацию сопроводили в роскошный замок Клессхайм, здание в стиле барокко недалеко от Зальцбурга. Здесь устраивались торжественные приемы и официальные церемонии руководителей партии, когда они были в тех краях. После ужина мы вернулись в Бергхоф. На следующий день к нам присоединились Муссолини и его военачальники, чтобы провести денек в альпийской резиденции Гитлера. Тогда Еву Браун в Бергхофе я не видел.

Помню, в это время Гитлер однажды вызвал меня к себе и сказал, что я плохо выгляжу.

— Да нет, я нормально себя чувствую, — ответил я, — только все время что-то не в порядке с желудком.