Я был Цицероном - [22]

Итак, сам Папен насторожил дремлющих англичан.

Но в то время я, конечно, не знал об этом. Мне не было известно, что предпринял Папен. Все, что я знал и чувствовал тогда, так это страх, панический страх.

Я попросил Мойзиша подвезти меня к моему домику. Мара сидела в кресле и занималась своими ногтями, окруженная канарейкой, кальяном, цветами и виски. Идиллическая картина. От всего этого кровь закипала в моих жилах.

— Только что получил письмо от родственника, — сказал я ей.

— Ну и что?.

Ей это было неинтересно, и она продолжала заниматься своими ногтями и слушать музыку. Из приемника лилась «Жизнь в цвету» — модная французская песенка.

В то утро я получил письмо от своего дальнего родственника — Мехмета.

«Дорогой Эльяс, все мы надеемся, что ты пребываешь в полном здравии», — писал он. Письма от родственников, которые не писали тебе целую вечность, но которые хотят чего-нибудь от тебя, начинаются именно так.

«Ты помнишь нашу маленькую Эзру? — продолжал Мехмет. — Она хорошо учится, и мы очень довольны ею. Отметки у нее отличные…»

В письме было много о маленькой Эзре, которую я никак не мог вспомнить. Когда я последний раз видел кузена Мехмета, у него было много маленьких дочерей.

«Сможешь ли ты что-нибудь сделать для Эзры в Анкаре? Мы будем очень благодарны тебе. Она ведь кончила коммерческий колледж…»

Я отложил письмо в сторону и перестал думать о нем.

Родственники никогда не интересовали меня. Кузен Мехмет, видимо, думал, что если я работаю в посольстве, то могу творить чудеса.

Я посмотрел на Мару и злобно усмехнулся.

— Мы освободим одну комнату, — обратился я к ней. — Эзра будет жить с нами.

— Кто эта Эзра? — недовольно спросила она. Я ухмыльнулся:

— Родственница. Я и сам едва помню ее. Она кончила школу и…

— Она приедет и будет жить здесь?

Мара рассуждала так, будто это был ее дом.

— Я должен помочь ей, — спокойно ответил я. — Она дочь моего кузена, которому я многим обязан.

В действительности я ничем не был обязан Мехмету.

— Что ей здесь нужно?

О небо! Откуда я могу знать это? Анкара — как-никак столица. Девочка хочет стать на ноги. У меня есть связи, и я могу помочь ей.

Первые дни после этого разговора Мара буквально кипела от злости и стала очень ревнивой. Потом успокоилась и начала убеждать, что Эзра будет мешать нам в нашем маленьком уютном гнездышке.

Я слушал нежные причитания Мары, но уши мои были словно заложены ватой.

То, что она говорила, звучало правдиво. Она, видимо, еще любила меня и не могла предать.

Дышать стало легче. Вместе с симпатией к Маре ко мне вернулись уверенность и чувство превосходства.

Однажды, когда мы слушали музыку, Мара тихо, будто невзначай, сказала:

— Эзра не приедет сюда и не будет здесь жить. Ты работаешь на немцев. Теперь я знаю все.

Мара угрожала мне.

Я сильно ударил ее по лицу.

Случилось так, что Мара подслушала разговор между мистером Баском и его женой. Первый секретарь, как и все сотрудники посольства, был обеспокоен. Он рассказал жене, что немцы, наверное, имеют прекрасный источник информации, возможно, даже в личной резиденции посла.

Мара сразу все поняла.

Я вытащил из нее по капле все, что она знала.

— Я подслушала этот разговор совершенно случайно и клянусь тебе, что это все, что мне известно, — сказала она.

Я не знал, верить ей или нет.

Она клялась в своей любви и уверяла, что у нее не было намерения угрожать мне или шантажировать меня и что она рассказала все, что знала.

Я мучил ее своим недоверием, но так и не смог ни избавиться от страха, ни убедиться в том, что она теперь мой враг.

Когда на следующее утро я шел на работу в посольство, то заметил на другой стороне улицы высокого, стройного человека, который поглядывал на вход в посольство. Он закуривал, прикрыв спичку ладонями. Может быть, он пытался спрятать свое лицо? Или наблюдал за мной? У него было молодое неприятное лицо. Лицо моего преследователя. Я впал в панику.

Я стал терять самообладание, и все попытки взять себя в руки были напрасны.

Я свернул ковер в своей комнате. Деньги были расстелены по полу как другой ковер, самый дорогой, какой только можно представить. Я поднял несколько банкнот и похрустел ими.

Иногда я думал, что оставлять деньги под ковром, рискованно. Можно было хранить их под ступеньками в подвале, где вынимался камень, но моя гордость, а также мысль, что кто-нибудь может случайно найти их, удержала меня от такого шага. К тому же я имел удовольствие каждый вечер смотреть на них.

Я проклинал свою неспособность принять определенное решение. Я также проклинал и свой страх, для которого я не мог найти оправдания.

На кухне я встретился с Маноли Филоти. Заставил себя улыбнуться.

— Что ты скажешь об отце, который хочет доверить мне свою дочь? — спросил я его.

В горшке у Маноли лежала курица.

— Сколько девушке лет?

— Ей, должно быть, около семнадцати.

— В таком случае, ее отец самый настоящий дурак, — заключил Маноли с ухмылкой.

— Посмотри, может быть, тебе удастся устроить ее служанкой у леди Нэтчбулл-Хьюгессен, — вмешался в разговор Мустафа.

— Неплохая идея, — сказал Маноли с улыбкой. — Я всегда ночую дома, она вполне может спать в моей комнате.