Я был агентом Сталина - [37]

Замысел его состоял в том, чтобы втянуть Испанию в сферу интересов Кремля, об этом знали все мы, кто им служил. Кое-кто за рубежом полагал, что действия Сталина в этой стране были продиктованы заботами о мировой революции. Это совершенно неверно. Задачи мировой революции уже давно перестали реально занимать Сталина. Перед ним стояли исключительно задачи внешней политики Советской России.

Три страны приняли прямое участие в гражданской войне в Испании — Германия, Италия и Советский Союз. Участие первых двух было явным, обе они официально признавали действия своих экспедиционных сил в Испании, не скрывали, а скорее преувеличивали свои военные успехи. Но Сталин, в отличие от Муссолини, играл в Испании в закрытую. Вместо того чтобы хвастаться своим вмешательством, он осторожно преуменьшал всякий шум о нем и поначалу вовсе скрывал все, что этого касалось. Советское вмешательство могло бы стать в определенные моменты решающим, если бы Сталин рискнул действовать на стороне законного правительства, как Муссолини рисковал действовать на стороне Франко. Но Сталин не хотел ничем рисковать. Прежде чем начинать что-либо, он постарался убедиться, что в Испанском банке хранится достаточно золота, чтобы с лихвой окупить стоимость любого советского вооружения. Он старался все время действовать так, чтобы не втянуть советскую сторону в большую войну. Свою интервенцию он готов был проводить только под девизом: «Не переступать за линию досягаемости артиллерийского огня!» Это оставалось главным нашим девизом на весь период событий в Испании.

19 июля 1936 года, в день начала мятежа Франко, я находился в моем офисе в Гааге, в Голландии, где проживал с женой и ребенком под видом антиквара из Австрии. Такое положение позволяло мне иметь легальную резиденцию, получать денежные переводы, которые мне направляли из-за границы, и часто переезжать из одной страны Европы в другую.

До этого времени я отдавал все мои силы нашей сети секретной службы в нацистской Германии. Усилия Сталина прийти к соглашению с Гитлером долгое время не приносили успеха, и Кремль был крайне озабочен германо-японским пактом, заключение которого обсуждалось тогда в Берлине. Я тщательно следил за ходом этих переговоров.

При первом громе пушек за Пиренеями я послал в Андэ на франко-испанской границе моего агента, а другого — в Лиссабон, чтобы создать секретную службу на территории Франко. Это были рутинные меры, никаких инструкций из Москвы я не получал, и у моих агентов не имелось тогда никаких контактов с мадридским правительством. Как глава разведывательной службы в Европе, я просто собирал общую информацию для передачи ее в Кремль. Наши агенты в Берлине, Риме, Гамбурге, Генуе, Бремене, Неаполе регулярно сообщали о помощи, получаемой Франко из Италии и Германии. Всю эту информацию в Москве встречали молчанием. Никаких секретных указаний относительно Испании по-прежнему не поступало. Публично Советское правительство тоже никак не высказывалось.

Коминтерн, разумеется, поднял великий шум, но никто из нас, практических работников, не принимал этого всерьез. Упомянутое учреждение, давно прозванное «лавочкой», было отселено теперь в тихий пригород Москвы и превратилось из огненного факела, разжигавшего мировую революцию, в простой придаток сталинской внешней политики, иногда полезный как средство косвенного действия, иногда составлявший досадную помеху.

Его большой заслугой в международной политике было проведение тактики так называемого Народного фронта. Она означала, что во всех демократических странах послушные приказам коммунисты откажутся во имя «демократии» от своей оппозиции властям и сомкнут ряды с другими политическими партиями. Техника состояла в том, чтобы с помощью всякого рода «попутчиков» и просто одураченных людей ставить у власти правительства, дружественно настроенные к Советскому Союзу. Не раз это шло на пользу Кремлю, оказывало ему поддержку. Во Франции Народный фронт поднял на пьедестал фигуру умеренного социалиста Леона Блюма, В прочем, с наступлением кризиса в Испании, под крики Коминтерна в защиту республики и его истошные призывы к борьбе с Франко, сам премьер Блюм при поддержке Лондона предпочел объявить политику невмешательства в Испании.

В самой же Испании призывы Коминтерна встречали меньший отклик — численность коммунистов была там минимальной (3 тысячи членов компартии на все про все), испанские профсоюзы и все крупные революционные группировки (синдикалисты, анархисты, партия марксистского единства, партия социалистов) упорно стояли на антикоммунистических позициях. Испанская республика после пяти лет своего существования отказывалась признать Советское правительство и не имела дипломатических отношений с Москвой.

Тем не менее, Коминтерн проводил массовые митинги и сборы средств по всему миру в пользу Испанской республики. Из Советского Союза посылались бойцами в Испанию десятки иностранных коммунистов, объявленных вне закона в своих странах и проживавших в качестве эмигрантов в России. Сталин был рад от них избавиться.

Немногие ветераны Коминтерна, еще преданные всей душой идеалам мировой революции, черпали в борьбе в Испании новую надежду. Старые революционеры и вправду надеялись, что испанская гражданская война заново подожжет энтузиазм в мире. Но их энтузиазм не производил на свет ни боеприпасов, ни танков, ни самолетов, ничего из того, чем фашистские державы снабжали Франко. Реальная функция Коминтерна в тот конкретный момент сводилась к тому, чтобы потопить громким шумом коробившие слух отзвуки леденящего молчания, исходившего от Сталина.