Я был адъютантом генерала Андерса - [33]

Во Львов прибыл поздно, около восьми часов вечера. На вокзале было полно пассажиров. На улицах происходило такое же оживленное движение, как перед войной. Пошел к знакомым, у которых жил до отъезда из Львова, на улицу Калечу, 24, к Бонковским. Здесь также, как в Коломые, меня забросали бесконечным числом вопросов. Не могло быть и речи, чтобы идти куда-нибудь искать ночлега. Меня оставили и устроили, как когда-то.

Итак, я снова во Львове.

На следующий день вышел в город, в тот город, который хорошо знал еще со времен школьных экскурсий, а также по тому времени, когда проходил службу в 12-м уланском полку. Теперь все рассматривал с интересом. То же движение, те же лица и сплошь да рядом хитрая, понимающая улыбка на губах львовских «бацяров».

Побродив немного по городу, стал разыскивать знакомых по имеющимся у меня адресам. Связи оказались хорошими. Уже через несколько часов установил контакт с ячейкой подпольных организаций. В течение последующих двух-трех дней принимал участие в двух собраниях, на которых ознакомил участников с общим направлением политики Сикорского. Уже несколько месяцев у них отсутствовал личный контакт с Парижем. Я был поражен, тем, что эти люди, как-никак представляющие подпольный мир и, как они сами считали, весь народ, все польское общество, совершенно не ориентировались в вопросах внешней политики, в оценке положения и возможности продолжительной войны. Они буквально жили только сегодняшним днем. Прожить до весны, а «там — что будет!». Неустанно ожидали какого-то чуда. Конкретные факты для них не существовали. Кроме того, я убедился, что они были совершенно неправильно информированы. Они были уверены, что наша армия, около трехсот тысяч человек, сконцентрирована на границах Венгрии и Румынии и вот-вот вступит на территорию Польши. Они также были убеждены, что в Англии находится почти полумиллионная польская армия.

С этой точки зрения члены подпольного руководства мало чем отличались от любого завсегдатая кафе, склонного всегда оперировать миллионными армиями и особыми сведениями. Каково же было разочарование моих слушателей, когда я им в осторожной форме показал всю правду о нашей жизни в эмиграции. Я рассказал о том, что ни в Румынии, ни в Венгрии нет никакой нашей армии, рассказал и о том, как все происходило во Франции и с каким багажом наше правительство переехало в Англию. Конечно, я не сказал о происходивших закулисных интригах различного рода. Этого в данный момент они и не поняли бы, да в этом и не было необходимости. Старался внушить им лишь то, что было ясным за границей каждому: война продлится еще верных несколько лет, поэтому мы должны сейчас искать новые политические пути. Должен отметить, что хотя я сообщал им вести, диаметрально противоположные тем, которые доходили до них раньше через курьеров или по письмам, все же моя информация, принятая сначала, по правде говоря, с некоторой сдержанностью, вызвала доверие. В этом мне помогли сводки радио, совершенно ясно излагавшие общее положение. Я несколько раз подчеркивал необходимость создания из всех политических группировок единого политического руководства, чему Сикорский придавал большое значение.

Хуже обстояло дело с военными деятелями, так как на этом участке существовала страшная раздробленность на множество самостоятельных групп и группочек. Было неизвестно, кто кого слушает, кто кому подчиняется. При этом имелось немало самозванных руководителей. Одни не верили другим, а порой вступали между собой в борьбу. Их контакты с Парижем были очень слабыми, из-за чего они не могли связаться с верховным командованием, а с Лондоном вообще не имели связи.

Значительной частью Союза вооруженной борьбы (СВБ) на территории Львовского округа руководил майор Зигмунд Добровольский. С ним я тоже имел несколько встреч, во время которых разъяснил ему точку зрения Сикорского. С другой частью СВБ, руководимой майором Мацелинским, имевшим официальный мандат из Парижа на Львовский округ, я тоже установил связь.

Мне удалось также удачно встретиться со всеми, с кем было поручено. Я старался выполнить все поручения Сикорского, а его приказы и инструкции передать. Обстоятельно проинформировал участников организаций о том, что происходит за границей, в частности в области международной политики. В то же время я не мог проследить за выполнением инструкций и осуществлением планов Сикорского, так как моя работа неожиданно была прервана. Через несколько дней после прибытия, 6 августа 1940 года я был арестован во Львове органами НКВД.

Предполагаю, что находящиеся в Польше санационные деятели, которых не устраивали инструкции Сикорского, попросту выдали меня в руки советских органов, желая тем самым устранить меня с поля политической борьбы. Сделали это они не только по собственной инициативе, но и с тайного указания санационных властей в Румынии, которые представлял наш атташат.

Военный атташат, получив через второй отдел указание о том, чтобы я был направлен на Ближний Восток и чтобы наши учреждения не помогали мне при переходе границы в Польшу, через командование СВБ, подчиненное Соснковскому и сотрудничавшее с атташатом в Румынии, узнал, что я нахожусь во Львове. Он направил в штаб верховного командования в Лондоне донесение, о том, что я во время перехода границы был ранен и, вероятно, умер или арестован. Одновременно с отправкой этого донесения передали указание командованию СВБ во Львове о том, чтобы на меня донесли советским органам.