Я был адъютантом генерала Андерса - [27]

Сикорский написал министру Залесскому записку о выдаче нам всем дипломатических паспортов до Румынии. Мне с капитаном Тулодзейским предстояло ехать автомобилем, а подпоручикам Гродзицкому и Романовскому поездом. В Румынии я должен был с ними встретиться и составить план дальнейших действий.

После обсуждения этих вопросов генерал, как бы возвращаясь к мысли, которая не давала ему покоя, сказал, что за Францию он все же спокоен. У нее ведь только одна граница подвержена угрозе, но и она в значительной степени защищена линией Мажино. Генерал, как и другие, непоколебимо верил в линию Мажино.

— А Италия? — спросил я.

— За нее я совершенно спокоен. Как раз несколько дней тому назад я получил от генерала Венявы (нашего тогдашнего посла в Италии) письмо, в котором он сообщает, ссылаясь на достоверные источники, что Италия не нападет на Францию. Хотя он и не сообщает об источнике, но заверяет словом чести, что это точно. Это письмо я даже показывал генералу Вейгану и премьеру Рейно, желая их успокоить относительно итальянской границы.

— Так ли это, господин генерал?

— У меня нет оснований предполагать, что это сообщение не соответствует действительности. Я знаю только один случай большого вранья Венявы, но это было давно.

Я с любопытством взглянул на генерала.

— Когда уже стало известно, что маршал Пилсудский умирает, начался спор о его преемнике. Кандидатов имелось несколько. Наиболее вероятным были Соснковский и Рыдз-Смиглы. Президент Мосьцицкий не любил Соснковского и хотел каким-либо способом его отстранить, да и Веняве кандидатура Смиглы была более близкой. Поэтому Венява прибег к совершенно необыкновенному коварству. Как-то, перед самой кончиной маршала, когда тот находился уже в агонии, а генералитет пребывал в соседней комнате, Венява, всегда имевший свободный вход к постели больного, вошел к нему, посмотрел на лежащего маршала, нагнулся над ним и через минуту вышел, заявив, что маршал на минуту пришел в сознание и назначил своим преемником Рыдз-Смиглы. Присутствующие восприняли это как приказ. Как-то Венява проболтался, что это была шутка. Президент Мосьцицкий всегда очень ценил эту услугу, и в доказательство благодарности даже теперь передал свою власть в руки Венявы.

После этого рассказа меня тем более удивило то доверие, которое питал Сикорский к написанному Венявой-Длугошевским. Но здесь все было таким странным, что собственно говоря, я должен был отучиться чему-либо удивляться.

— Тем не менее я все же не считаю, — продолжал генерал, — чтобы в данном случае Венява хотел ввести меня в заблуждение. Это был бы слишком большой скандал. Тогда бы моя особа и престиж подверглись дискредитации в глазах французских властей. Это могло быть похожим на предательство.

Через несколько минут, прощаясь со мной, генерал предупредил, что скоро меня вызовет и даст инструкции относительно работы в Польше.

Заранее, еще не совсем веря в свой отъезд, я стал готовиться в дорогу. Получил дипломатический паспорт на проезд в Румынию, откуда должен был совершить нелегальный переход через границу во Львов.

8 июня 1940 года меня от имени верховного главнокомандующего пригласили в польское посольство в Париже, где в это время он работал. Генерал очень спешил, так как через несколько часов собирался выехать на фронт. Франция была разбита. Немцы уже глубоко врезались во французскую территорию, временная оборона на линии Вейгана, которая должна была их задержать, совершенно не оправдала возложенных на нее надежд. 1 июня 1940 года она была прорвана.

Сикорский принял меня в одном из салонов посольства. Я должен был взять с собой специальную инструкцию и в тот же день, как курьер верховного главнокомандующего и премьера, выехать. Во время инструктирования и информации об общей ситуации присутствовал начальник кабинета верховного главнокомандующего Борковский. Сикорский категорически возражал против каких-либо вооруженных выступлений, направленных против СССР. Предлагал воздержаться от саботажа и диверсий, которые, по его мнению, кроме жертв и вреда для нашего общего дела до сих пор ничего хорошего не принесли. Требовал вести политическую работу среди населения, чтобы сплотить и объединить всех вокруг общих целей и руководителей, а также поисков на месте возможностей соглашения с СССР.

Информируя меня об общей политической обстановке, он многократно подчеркивал, что Англия очень серьезно надеется на возможность вовлечения СССР в войну против Германии и на этом строит свои будущие военные расчеты. Когда это произойдет, — Россия станет нашим союзником, из чего возникнет необходимость политического и военного сотрудничества. Сикорский утверждал, что в противном случае не могло быть и речи о победе. Он еще раз подчеркнул, что Англия усиленно хлопочет о вовлечении Советского Союза в войну, видя в этом единственное для себя спасение. На сопротивление Франции Англия серьезно не рассчитывает, хотя он лично полагает, что Франция может обороняться еще довольно продолжительное время. Оказавшись фактически в одиночестве, Англия поспешно ищет нового союзника, причем такого, который мог бы всю тяжесть войны взять на себя, ибо одна не в состоянии вести войну. Поэтому совершенно ясно, какие в такой обстановке возлагаются на нас обязанности и какие вырисовываются возможности.