Я был адъютантом генерала Андерса - [13]

Мы тронулись в сторону Косова, где должны были повернуть к деревне, в нескольких километрах от места перехода вдоль границы, совсем близко от реки, служившей границей. Погода стояла замечательная, немного прохладная, но мы, тепло одетые, не чувствовали холода. Прохладный воздух освежал нас. Путешествие действительно было приятным. До места назначения оставалось два километра. Движение на шоссе небольшое. Время подходило к 9 часам. Каждая минута приближала нас к месту, избранному для перехода. Шоссе проходило через огромное ущелье, по обе стороны которого тянулись покрытые лесами горы. Внизу, в ущелье рядом с шоссе, протекал Прут. Наступил момент, когда наша соседка, показывая глазами на реку, давала понять, что приближаемся к условленному месту. Сильно забилось сердце. На другой стороне находилась Румыния. Первая цель, которую мы наметили, была рядом, здесь. Машина задержалась, и наша покровительница сказала: — Прыгайте в этом месте. Счастливого пути! Мы поцеловали ей ручки, обменялись крепким рукопожатием с шофером и через минуту оказались в ледяной воде. Река была мелкой, вода не доходила даже до пояса, но быстрой, и это затрудняло движение. Скользкие камни, устилавшие дно, вынуждали нас ежеминутно терять равновесие. Во время перехода реки, которая в этом месте имела около сорока метров ширины, мы выглядели довольно смешно. Когда мы оказались на другом берегу, машина повернула обратно. Дочь лесничего на прощание помахала платочком. Прощаясь с девушкой, мы поклонились. Автомобиль поехал, а мы направились к лесу.

Мы находились уже в Румынии.

Сейчас, когда с тех пор прошло много лет, все это кажется простым и легким, но сколько мы тогда пережили, знают только те, кто сам совершал подобные путешествия.

Мы все время углублялись в лес. Идти было тяжело.

Горная дорога была крутой и очень тяжелой. Со всех сторон нас окружали высокие хвойные деревья. Вокруг царила тишина. Ни одной живой души, ни патрулей, никакой пограничной охраны. Мы решили добраться до нашего ближайшего консульства в Черновицах[6].

Богданович, имея знакомство, еще в Польше обеспечил себя румынской визой, поэтому ему ничто не грозило. Я, не имея визы, мог быть задержан местными властями.

Через несколько часов путешествия мы, вероятно, удалились от границы километров на пять. Подошли к какому-то горному лугу, на котором стояло несколько домов, а так как мы были измучены и голодны (подходило к двум часам дня), то решили войти в одну из хат, отдохнуть и что-нибудь поесть. Кроме того следовало разузнать, где мы находимся и далеко ли отсюда Черновицы. Вошли в дом, стоявший немного в стороне. В типичной горной хате, крытой дранкой, состоящей из одной большой комнаты и кухни, мы застали хозяина, его жену и двоих детей. Достаточно было бросить на нас лишь взгляд, чтобы узнать, что мы нездешние. Мы с ними объяснились на ломаном украинском языке, который все здесь знали. Дали нам овечьего сыра, немного мамалыги и молока. После еды и нескольких часов отдыха мы двинулись в путь. Хозяин вызвался проводить нас до ближайшего шоссе, находящегося в каких-нибудь четырех километрах. Там можно было нанять телегу или ехать дальше по железной дороге. До Черновиц было примерно восемьдесят километров. По дороге намеревались заехать в Хлибоки, где двоюродные сестры Богдановича, Скибневские, владели именьицем.

Тропинкой через горы, покрытые густым лесом, мы добрались до шоссе. Не прошли и полкилометра, как на мосту, через который нам нужно было проходить, нас задержал военный патруль. Вообще на шоссе было полно румынских солдат, обозов, кухонь и т. п.

Это румыны укрепляли свою границу.

Перед военными властями всякие уловки были напрасны.

Пользы никакой, а повредить, пожалуй, могли. Поэтому мы без обиняков рассказали, что идем из Польши и держим курс на Черновицы, а по дороге хотели завернуть в Хлибоки. Поместье и его хозяева были хорошо известны в окрестностях. Нас отвели в какой-то стоящий в стороне домик, где размещались румынские офицеры. Приняли нас вежливо. Уже привыкли к таким путешественникам, как мы. Разговор проходил без затруднений, так как один из них хорошо владел французским, а этот язык неплохо знал Богданович. Я же мог объясниться на русском языке, которым сносно владели несколько румынских офицеров. Составили протокол нашего допроса и заявили, что обязаны направить нас в полк, имеют такой приказ. Они предупредили, что мы не являемся арестованными, но в связи с объявленным чрезвычайным положением они должны задерживать каждого иностранца и направлять его на допрос. Нам дали военную повозку с подофицером, и мы поехали в штаб полка, расположенный в маленьком городке в десяти километрах. Такой оборот нас, пожалуй, устраивал. Попрощавшись с офицерами, мы двинулись в дальнейший путь. Когда подъехали к месту назначения, наступил уже вечер.

В штабе полка нас провели к дежурному офицеру, который, ознакомившись с рапортом, направил нас к офицеру, вероятно из румынской разведки, повторившему допрос. Закончив его, он заявил, что мы будем отправлены в Черновицы в штаб дивизии, так как существует такой порядок. Затем нас провели в какую-то комнату, где стояло две кровати. Офицер приказал выставить охрану у окна и у дверей. Он заявил, что мы задержаны до выяснения за нелегальный переход границы, что влечет за собой уголовную ответственность. Тем не менее он был предупредителен и вежлив. Когда мы сказали, что хотели б поесть, он пошел с нами в ресторан. Мы сказали, что не имеем румынских денег, а лишь польские злотые. Он спросил, есть ли у нас серебро. Стефан показал ему пять злотых в серебре. Офицер взял эти деньги и дал нам как бы в обмен пятьдесят лей, сказав, что этих денег хватит не только на ужин, но еще останется. Как выяснилось позже, за пять злотых в серебре всюду давали сто пятьдесят лей. Но тогда мы не знали этого и были ему благодарны. Вошли в почти безлюдный ресторан. После ужина вернулись в свою комнату, с уже выставленной охраной. Мы впервые были задержаны таким образом. Это походило на арест, но не расстраивало нас. Настроение было хорошее. Легли спать и уже через минуту заснули крепким сном. Никто нас не будил и не мешал спать. На следующий день поднялись около восьми часов утра. Примерно в десять часов начали напоминать о завтраке. Расспрашивали о нашей дальнейшей судьбе, но безрезультатно. Нам ничего не отвечали, и никого к нам не впускали. Из комнаты выйти тоже было нельзя, не разрешали постовые. Положение становилось неясным и неприятным. Наконец, около двенадцати часов пришел подофицер и отвел нас в канцелярию, в ту самую, в которой вчера нас допрашивали. Офицер, с которым мы ужинали, передал нас капралу жандармерии, сказав, что еще сегодня после обеда нас отвезут в Черновицы. Мы очень обрадовались этой вести, надеясь хоть на какую-то перемену. Мы даже забыли о завтраке, не чувствовали голода. Попрощавшись, жандарм взял документы, касающиеся нашего дела, и мы пошли.