Я буду рядом - [18]

– Ты быстро печатаешь?

Я молча улыбнулась в ответ.

– Так ты быстро печатаешь? Просто ответь мне, не надо улыбаться.

Я вспомнила, как звучал его голос, когда он требовательно сказал: «Тогда расскажите о том, что знаете!» той девушке на лекции. Я уже давно привыкла молча улыбаться, когда была не уверена в правильности ответа на вопрос. И никто еще ни разу не сделал мне замечаний по этому поводу.

– Вообще-то быстро.

– Насколько быстро?

– Достаточно быстро для того, чтобы мои руки не мешали моим мыслям.

– Понимаю. Завидую людям, которые умеют печатать десятью пальцами. Я пытался научиться, но это оказалось для меня непосильной задачей. Я из тех, кто печатает одним или двумя пальцами. И в отличие от тебя мои руки не в ладу с мыслями. Когда я пытаюсь печатать, мои мысли вынуждены замедлять бег и стараются приноровиться к медленному ритму работы рук.

Я не знала, что можно так говорить.

«Мои мысли вынуждены замедлять бег и стараются приноровиться к медленному ритму работы рук». Манера речи профессора Юна была необычной и незнакомой, но я чувствовала, что смогу понять, о чем он говорит.

Принять решение вырваться из сонливой апатии, которую я ощущала в родительском доме, и вернуться в город мне помогла ночная прогулка в компании Дэна. В ту ночь, когда я и Дэн с налобным фонарем отправились на могилу моей мамы, я едва не спросила его, любит ли он меня. После его рассказа о драке с однокурсником, ставшим полицейским, я вдруг ясно поняла, что должна вернуться в город. И это решение удержало меня от вопроса, любит ли он меня. Я осознала: надо спрашивать человека, любит ли он тебя, только если ты сам его любишь. И совсем не важно, каким может оказаться ответ этого человека. В ту ночь, когда я взяла пригоршню земли с маминой могилы, я приняла решение вернуться в город, но моя душа еще не вернулась сюда и, похоже, бродила где-то далеко. Возможно, это чем-то напоминало чувства профессора Юна, когда он смотрел, как его медлительные пальцы неповоротливо следуют за уже родившимися мыслями в его голове.

Я вспомнила мужа своей двоюродной сестры, который однажды сказал слова, похожие на сегодняшние слова профессора Юна. Каждый вечер, когда он возвращался после целой недели отсутствия, сестра готовила на ужин особенные блюда. Рис, суп из морских водорослей, жареный горбыль, яйца на пару, красные водоросли, подрумяненные на огне, шпинат со специями, стручки золотистой фасоли и редис. Все, что особенно любил муж сестры. В те вечера после возвращения из полетов мы иногда ужинали втроем. Как-то раз он вернулся домой настолько обессиленным, что не мог есть. Сестра поставила на стол блюдо с жареным горбылем и спросила, не заболел ли он. Муж моей сестры ответил, что самолет летел слишком стремительно и потому его тело оказалось здесь быстрее, чем душа, которая не успела за самолетом и все еще находится на пути домой. Еще добавил, что почувствует себя лучше, когда его душа наконец доберется до дома.

Профессор Юн протянул мне стопку листов и спросил:

– Может быть, дать поменьше? Здесь слишком много.

– Нет, в самый раз.

– Я собираюсь использовать копии на лекциях как основное пособие для моего курса. Мне не хотелось бы тебя сильно утруждать, но, вероятно, это поможет тебе в учебе.

Тонкие пальцы профессора Юна замелькали у меня перед глазами. Крохотные замечания жались между строками рукописи. К некоторым страницам были приклеены цветные листочки для записей, испещренные убористым почерком. Профессор Юн взял со стола большой конверт и положил в него рукопись.

– Ты можешь добавить в рукопись комментарии на листочках, следуя моим письменным указаниям.

Дочь хозяина дома, где мы жили с двоюродной сестрой, оказалась моей ровесницей. Она училась в профессионально-техническом училище и имела пишущую машинку. У нее было еще множество разных вещей, но я всегда вспоминала именно эту пишущую машинку. Я так хотела заполучить эту машинку, что, закрывая глаза, тут же представляла выгравированное на ней слово «Клевер». При всяком удобном случае я заходила в комнату дочери хозяина, останавливалась перед пишущей машинкой, вытягивала пальцы и начинала постукивать по клавишам: так-так-так. Поначалу дочери хозяина не нравилось, что я трогала ее машинку, но когда она поняла, как мне это интересно, то научила меня печатать. Я выучила расположение клавиш. Мне нравился звук, который издавали клавиши, когда я ударяла по ним подушечками пальцев. Мне нравилось смотреть, как каждый раз, когда двигались мои пальцы, так-так-так, прежде неподвижные клавиши приходили в движение, а на белой бумаге одна за другой возникали чернильно-черные буквы. А немного позже дочь хозяина стала иногда приносить свою машинку в комнату, где я жила с сестрой, чтобы я могла печатать самостоятельно. Всякий раз я чувствовала невероятный восторг и радостное возбуждение, усаживаясь перед пишущей машинкой, смотрела на нее с такой любовью, будто это мой ребенок. Поначалу я печатала только слоги: га, на, да, ра, а затем простые слова: я, ты, мы, и так до бесконечности. К тому времени, когда стала печатать быстрее дочери хозяина, я перепечатывала письма Ван Гога, адресованные его младшему брату Тео. Я занялась этим, потому что мне нравилось обращение: «Дорогой Тео!»