Я буду любить тебя вечно - [10]

– Кто он, что он? Милочка! Да как же?

– Что? – резко перебивала Милочка. – Что тебя не устраивает?

– А вы распишетесь? – робко спрашивала мама. – Ну чтобы по закону.

– По какому закону, мама? – злилась Милочка. – Лично нам на ваши законы глубоко наплевать!

– Не по-людски все это, – приговаривала мать, горестно качая головой. – Не по-людски!

– А ты живешь по-людски? – вскидывалась дочь. – А бабка Нюра жила по-людски? А тетя Галя? А Марь Иванна? Эта ваша убогая жизнь – по-людски?

Милочка перебирала свои вещи и со злостью откидывала их в сторону – зачем брать эту дрянь туда, в новую жизнь? Зачем ей это дерьмо? Эта дешевка?

Ничего не взяла. Мать не обняла и не поцеловала – пусть тоже призадумается, может, дойдет? Хотя что там у этой курицы в голове? Ясно же – одна солома.

Спали до обеда. Нехотя поднимались – Серега бывал по утрам мрачен и неразговорчив, молча пил кофе и листал журнал, шел в душ, а уж после этого приходил в себя – настроение менялось у него моментально. Только что сидел мрачный и молчаливый Серега, которого ни за что нельзя было трогать – Милочка уже это поняла, – а из душа возвращался совершенно другой Серега, улыбающийся, хохмящий, родной. Быстро собирался и уезжал «по делам». По каким, она не спрашивала. Заявлялся к вечеру.

– Ну, ты готова?

Милочка была готова. Всегда. И начинались карусель и круговерть – ресторан, валютный бар, гости, шампанское, кофе, коньяк. Снова кофе. Возвращались под утро – еле держались на ногах.

Конечно, Серега одел ее, как королеву, во все новое. Приносил шуршащие пакеты с заморскими вещами: платья, блузки, юбки, брюки, белье. Французские духи – пять флаконов на полочке в ряд. Часы, браслет, сережки, колечки. К следующей зиме появилась вторая шубка – теперь из ондатры. Милочка заблестела. Засверкала как елочный шар, прекрасная, стройная, юная Милочка. Теперь она замечательно разбиралась в винах и коньяках, в черной икре – зернистая, паюсная, севрюжья, осетровая, белужья. Она оказалась хорошей и толковой ученицей – Сергей ею гордился. И кстати, был в нее сильно влюблен, пожалуй что, в первый раз так ему снесло голову.

А Милочка? Сначала он сомневался – странная она, его женщина. Для других, для чужих и посторонних – прохладная, спокойная, высокомерная, равнодушная. Снежная королева. Со всеми, но только не с ним! Его-то она любит. С ним она другая. Да что сомневаться? Ему-то, с его жизненным опытом, с его чуйкой и интуицией. Вспомнить их ночи, ее слова, ее руки. Ее глаза поутру. И все станет ясно. Да и потом, Серегу обмануть было трудно – волчья хватка, орлиный глаз, собачье чутье. В этом ему не откажешь. И на всю жизнь запомнил.

– Я буду любить тебя вечно, – среди ночи прошептала Милочка. Понятно, что среди ночи! А когда говорятся такие слова? Он все понимал. И знал цену словам, особенно бабьим. Но здесь поверил.

Он по-прежнему заваливал ее подарками, возил на море, брал билеты на пароход в самую большую и дорогую каюту. Останавливались они в лучших гостиницах, в самых дорогих номерах. Для них играли музыканты в самых дорогих ресторанах – Серегу знали все и везде. Его уважали. За что? За ловкость, смелость, за хитрость. И еще – за щедрость. В том мире это ценилось. И Милочку знали – как его женщину.

К матери она заезжала раз в месяц – привозила продукты и деньги. Мать охала, всплескивала руками, перебирая красивые баночки с деликатесами, и снова пугалась:

– Господи, Милочка! Такое богатство! И откуда все это?

– Оттуда, мам! – закатывала глаза дочь. – Ты что думаешь? Все стоят часами за мерзлой картошкой?

Деньги мать брать отказывалась, и Милочка подкладывала их в сервант.

Их с Серегой сладкая, счастливая и веселая жизнь продлилась три года. И закончилась в одночасье – Серегу «приняли», взяли. Арестовали. Растерянная Милочка бродила по огромной темной квартире и не понимала, что же ей делать. Вскоре пришел участковый и невежливо попросил ее убираться.

– Прописаны, гражданочка? А ну-ка, позвольте паспорт!

Испуганная Милочка кое-как собралась, побросала в чемодан, что попалось. Пришлось вернуться к маме. Та, увидев ее с вещами, всплеснула руками и, конечно, заплакала.

– Выгнал? Вот ирод! Я же тебе говорила!

Милочка, не говоря ни слова, отодвинула ее, прошла в комнату, легла на кровать и закрыла глаза. Что теперь делать, как жить? Этого она не понимала, и ей было страшно. Как жить без Сережи? Две недели пролежала на диване, уткнувшись лицом в стену. Мать умоляла поесть – Милочка вяло отмахивалась и выпивала пару глотков сладкого чаю. В голове было пусто – ни одной мысли. Спать, спать. Забыть все, что было, а лучше всего умереть. «Это был сон, – повторяла она про себя. – Прекрасный и сказочный сон. Потому что взаправду так не бывает!» А может, это и вправду ей приснилось? Квартира на Патриарших с шелковыми обоями, ванная с мраморными полами, шампанское и белужья икра. Тихая музыка в ресторане – для нее, для Милочки, загадочно, хрипловатым голосом поет по-французски щуплый певец со странной кличкой Цыпа. Это ей, Миле Ивановой, цветочница подносит огромную корзину белых роз и приседает в неловком реверансе. И Милочка снова ощущает себя принцессой. Это ее, Милочку, ждет сюрприз в ее день рождения – вот он лежит на краю подушки, узкий бархатный синий футляр, который страшно открыть. Но она открывает. И тут же солнце «приседает» в открытую коробку и начинает так радостно и игриво бликовать, что Милочка невольно зажмуривает глаза. В футляре браслет. В браслете – бриллианты. Сколько их там, господи… Поди сосчитай.