«Я больше не буду», или Пистолет капитана Сундуккера - [61]

Зоя Ипполитовна выстирала Руськины штаны и майку, развесила на дворе. Вернулась. Заглянула в комнату с кораблем.

Руська стоял неподвижно и смотрел. Но смотрел не на бригантину, не на глобусы и корабельные приборы. Вскинув голову, он замер перед фотографией Ревчика.

Услышал шаги, оглянулся. В глазах – тревожный, жалобный какой-то вопрос.

– Она у вас откуда?

– Что?

– Карточка. У нас… у меня есть такая же, только поменьше. Это дедушка, когда был мальчик.

2

Генчик появился через полчаса. К тому времени Зоя Ипполитовна уже знала историю Руськиной жизни. Прямо скажем, невеселую.

Руськин дед, Тимофей Константинович Ревва, после долгой службы в авиации работал в конструкторском бюро, в Москве. Потом ушел на пенсию. Была у него дочь – Руськина мать. Был у нее муж – Руськин отец. Работал инженером на химическом заводе. Там рванула однажды емкость с ядовитым газом, и отца не стало. Руське было тогда семь лет.

Мать погоревала и вышла замуж снова. Новый папаша оказался ничего, но…

– Любил вот это… – И Руська звонко щелкнул себя по тонкому горлу.

Мало того, что сам любил. Начал и жену потихоньку приохочивать к тому же. Сядут вечером на кухне и рюмочку за рюмочкой… Тимофей Константинович наконец разобрался, что к чему. Был он человек решительный и попросту выгнал Руськиного отчима из дома. А дочери велел забыть о нем. Та, как ни странно, послушалась.

После этого дед решил расстаться со столицей, вернуться в город, где родился и учился в школе. Под старость ему стало казаться, что на родине жизнь пойдет лучше. Руськина мать не спорила. Может, и ей хотелось перемен, чтобы позабыть прошлые беды.

Дед умер прошлой весной, не успел уехать в Белорыбинск.

Но Руськина мать не оставила этих планов. Московскую квартиру продали, деньги выручили немалые. Хватило и на переезд, и на покупку однокомнатной квартиры здесь, на окраине Окуневки. Больше им вдвоем и не надо было.

Но вдвоем они жили недолго. Мать стала работать в художественных мастерских при ткацкой фабрике и там познакомилась с неким Аркадием Артемычем.

Сперва Артемыч показался Руське «нормальным дядькой». Тихий такой, добрый. Но скоро стало ясно – такой он, пока трезвый. И началась прежняя жизнь – такая же, как при московском отчиме. Только деда не было, а Руська попереть Артемыча из дома, конечно, не мог.

Он стал уходить из дома сам. И наконец притерся к компании Круглого и Буси. Но, видать, притерся не очень крепко, раз все закончилось таким образом… Наверно, крепко все же сидела в Руське память о деде, который всегда стремился жить ясно и без всякого зла.

– Послушай, Руська… А про свои давние годы дедушка рассказывал? – спросила Зоя Ипполитовна. И смутилась, как девочка.

– Да… – Руська кивнул тюрбаном, тот развалился и упал на пол. Руська не стал наматывать его снова. – Он рассказывал. Про всякое. И как дружил с девчонкой. Ее звали Зойка-Пароход… – Руська глянул хитровато, заелозил на табурете, стал тереться отмытым ухом о плечо. Халат съехал с плеч, сполз до пояса, и Руська сидел теперь коричневый, костлявый и какой-то очень беззащитный.

Зоя Ипполитовна провела по его щетинистой макушке ладонью. В это время и возник на пороге запыхавшийся Генчик.

Он увидел Руську, замигал.

– Знаешь, кто это? – значительно произнесла Зоя Ипполитовна.

– Знаю, конечно. Б… Бычок… Привет.

– Не бычок, а Руслан. Но не в этом дело. Он – внук Тимы Ревчика. Того самого! Можешь себе представить?

Генчик, разумеется, удивленно замигал опять. Но его изумление было меньше, чем ожидала Зоя Ипполитовна. Генчик склонил голову к плечу, осмотрел Руську как бы заново. Поскреб в затылке.

– Вот это да… Какое совпадение.

– Это не просто совпадение. Это судьба, – произнесла Зоя Ипполитовна. Словно поставила крупную точку в конце страницы. И присела у стола.

– Пластинка-то не склеилась, да? – неловко сказал Генчик. – Там не хватает кусочка.

– Он принес другую, такую же. Из коллекции деда, – объяснила Зоя Ипполитовна. Однако уже без прежней бодрости. Устало.

– А чего вы… так? – тут же встревожился Генчик.

– Как «так»?

– Ну… вдруг в печали увязли.

– Ничуть не бывало…

– Только не отпирайтесь! Я же ваш характер знаю!

Руська – тот характера Зои Ипполитовны еще не знал. Но и он почуял неладное. Встревоженно завертел головой на тонкой шее. Даже Варвара перестала мыть себя за ухом и притихла в углу у плиты.

– Что случилось? Говорите, – строго потребовал Генчик.

– Ничего не случилось, уверяю тебя. Просто… перепад настроения, так это, кажется, называется.

– А почему он не в ту сторону, этот перепад? Радоваться надо, что внук нашелся…

– Я радуюсь. Разумеется… А грустно оттого, что жизнь такая короткая. И Руськиного дедушки уже нет…

– Но зато Руська – вот он, – не очень уверенно возразил Генчик.

– Конечно, конечно… Поставь-ка, Бубенчик, чайник. Я распечатаю банку с вишневым вареньем.

Но Генчик видел, что печаль не оставляет Зою Ипполитовну. И чтобы отвлечь ее от грустных мыслей, с нарочитым интересом спохватился:

– А где пластинка? Можно посмотреть?

– Вот там, на столе…

Генчик достал пластинку из конверта. Она была в точности как та, разбившаяся. Генчик дохнул на нее – туманное облачко на миг легло на тонкие бороздки.