XX век как жизнь. Воспоминания - [40]
Черняев воевал. По образованию — историк. Знал свое дело до тонкостей. Мог найти точные слова для выражения мысли — что встречается довольно редко. Боролся, хотя и не всегда успешно, с консультантской вольницей. В манерах его, как мне казалось, было что-то дворянское (сегодня сказали бы: «косит под Атоса»). За что и был назван «граф Черняев-и-Гассет». Сокращенно — «граф».
Граф был единственным из всех моих знакомых, у которого хватало терпения ежедневно вести подробнейшие дневники. Это делает его воспоминания уникальными.
И еще одна уникальность. Огромную роль в жизни Черняева играли лирические сюжеты — источник вдохновения и энергии. Как-то по его просьбе искал в Будапеште бюстгальтер одиннадцатого размера. Пришлось подключить венгерских товарищей. Веселились, но нашли…
Загладин организован попроще. Но профессионал высшего класса. Умен. Коммуникабелен (на разных языках). Блестяще вел дискуссии во всякого рода рабочих группах. Возможно, перебор по линии гибкости, царедворства.
Ежедневное общение с названными людьми, да и со многими другими, постепенно делало из меня homo sapiens, мыслящую, думающую партийную единицу. За последнее десятилетие много ерунды написано о ЦК КПСС, о том, как работалось на Старой площади. По-разному работалось. Но я пишу о себе, о своей судьбе. Так вот, если из меня что-то получилось, если я стал известным журналистом, если я стал разбираться в политике, то лишь потому, что прошел курс обучения в университете на Старой площади, главном университете моей жизни.
В этом университете меня учили анализировать факты и обобщать их, четко формулировать свои мысли, убедительно аргументировать, уметь отстаивать свое мнение. Учили искусству — важнейшему в политическом диалоге, в политической дискуссии — видеть события глазами своего оппонента. В этом университете мне открыли доступ к достижениям мировой мысли в области социологии, философии, политики, к огромному пласту русской эмигрантской литературы, к серьезным критическим исследованиям советской внутренней и внешней политики. В этом университете я встретил людей, у которых можно было учиться и политике, и жизни.
Я был (старался быть) отличником. И тут таилась опасность. Хорошее знание «учебных дисциплин» могло вести к отторжению чужеродных идеологических «белков», наращиванию догматической, ортодоксальной брони. Но был возможен и противоположный результат. Тончайшая грань, разводящая судьбы людей, в каждом конкретном случае определялась зигзагами биографии, набором факторов субъективного порядка. Мне повезло.
Университет — это значит профессора и преподаватели. Мне тоже повезло. И конечно же главным и основным профессором был Юрий Владимирович Андропов. О нем разговор будет впереди. Постараюсь быть объективным, хотя и не ручаюсь. Боюсь, что симпатия, привязанность, благодарность окажутся сильнее логики фактов.
После смерти Андропова я подрядился писать о нем книгу. Заключил договор. Начал работать. По моей просьбе друзья из КГБ позволили хоть мельком (для начала) заглянуть в некоторые бумаги, имеющие подпись Андропова. Все можно было объяснить. Но не все можно оправдать. И я не стал писать книгу…
Профессор номер два — это, само собой, Бурлацкий.
Федя — личность. Яркий, талантливый человек. С изощренным умом шахматиста: видит все поле, взаимосвязи фигур, возможные комбинации на опережение. Через политическую суету повседневности умел (и пытался учить начальство) пробиваться к глубинным значениям и смыслам событий.
Ценит, чувствует слово и умеет работать с ним. Широкие научные интересы. Развил интересные идеи в теории государства. Написал несколько бестселлеров в жанре биографий: Макиавелли, Мао Цзэдун, Дэн Сяопин.
Вполне и по заслугам может быть назван основоположником советской политической науки.
Умел ориентироваться в аппаратных хитросплетениях. Но не смог стать выше аппаратных неврозов. Отсюда — повышенная подозрительность, прощупывание собеседника на предмет «двойного дна», склонность видеть интригу за случайным сплетением слов и событий.
Бурлацкий знает себе цену. Уверенность в себе, чувство собственного достоинства как приемы самбо (самообороны без оружия). И рядом — превышение пределов самообороны, часто в форме самомнения, нарциссизма. Среди своих, в группах консультантов, это легко сходило с рук. Арбатов или Шахназаров, Кусков или Черняев сами ставили себя достаточно высоко, чтобы замечать Федины интеллектуальные эскапады. Но в других местах, там, где Бурлацкого окружали подчиненные ему, зависящие от него люди, явление гения народу не пользовалось успехом.
Боюсь, что и высокое начальство считало Бурлацкого слишком «вумным». Ему хотелось порулить, но к рулю его не допускали. Это породило своеобразный комплекс недооцененности, который мешал Феде жить.
Помню долгий разговор в Домжуре.
— Ты был бы лучшим министром иностранных дел. Но ведь не назначат. Ни за что не назначат. Там другие критерии и подходы. И ты сам это знаешь. Выкинь из головы. Не мучай себя. Пиши интересные книги. Радуй своих подруг и радуйся сам…
В общем, что-то в этом роде я втолковывал Феде. Он соглашался, вздыхал и в очередной раз упрекал меня и Арбатова в том, что мы не помогаем ему преодолевать ухабы и колдобины жизни.
От издателя `Я замечаю, что любые воспоминания о чем-то всегда оказываются воспоминаниями о самом себе. А вспоминать себя, да еще связно, толково, без выпячивания собственной `удивительной личности` — практически невозможно. И тут дело вовсе не в скромности или, наоборот, нескромности автора, а в том, что он волей-неволей обязательно становится неким судьей, высшей инстанцией, которая начинает давать оценки людям, событиям, поступкам. Все равно мир (тот, прошлый, давешний) становится искаженным, так или иначе выдуманным.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Тише!.. С молитвой склоняем колени...Пред вами героя родимого прах...С безмолвной улыбкой на мертвых устахОн полон нездешних, святых сновидений...И Каппеля имя, и подвиг без меры,Средь славных героев вовек не умрет...Склони же колени пред символом веры,И встать же за Отчизну Родимый Народ...Александр Котомкин-Савинский.
Аннотация издательства: Сорок пять лет жизни отдал автор службе в рядах Советских Вооруженных Сил. На его глазах и при его непосредственном участии росли и крепли кадры командного состава советской артиллерии, создавалось новое артиллерийское вооружение и боевая техника, развивалась тактика этого могучего рода войск. В годы Великой Отечественной войны Главный маршал артиллерии Николай Николаевич Воронов занимал должности командующего артиллерией Красной Армии и командующего ПВО страны. Одновременно его посылали представителем Ставки на многие фронты.
Данная статья входит в большой цикл статей о всемирно известных пресс-секретарях, внесших значительный вклад в мировую историю. Рассказывая о жизни каждой выдающейся личности, авторы обратятся к интересным материалам их профессиональной деятельности, упомянут основные труды и награды, приведут малоизвестные факты из их личной биографии, творчества.Каждая статья подробно раскроет всю значимость описанных исторических фигур в жизни и работе известных политиков, бизнесменов и людей искусства.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Генерал-лейтенант Леонид Владимирович Шебаршин за 29 лет службы прошел путь от оперуполномоченного до начальника советской внешней разведки. Он был очевидцем губительной «перестройки». Эта книга стала итогом длительного, вдумчивого размышления об особенностях профессии разведчика вообще и советского в частности, о сути разведки как таковой, не сегодня и не вчера. Книга писалась автором всю жизнь. В ней нашли место дневниковые записи, зарисовки из путевых блокнотов о Пакистане, Индии, Иране, Афганистане.
Зоя Богуславская – прозаик, драматург, автор многих культурных проектов, создатель премии «Триумф», муза поэта Андрея Вознесенского. Она встречалась со многими талантливыми людьми ХХ века, много писала и о своих друзьях-товарищах. Огромную популярность имели ее знаме – нитые эссе «Барышников и Лайза. Миннелли и Миша», «Время Любимова и Высоцкий», воспоминания о встречах с Марком Шагалом, Брижит Бардо, Аркадием Райкиным и многими другими.
Книга прославленного советского военачальника дважды Героя Советского Союза Маршала Советского Союза Василия Ивановича Чуйкова посвящена в основном боевому пути 62-й армии, преобразованной после Сталинградской битвы в 8-ю гвардейскую, которая вместе с другими войсками отстояла от врага Сталинград, участвовала в освобождении Донбасса, Запорожья, Одессы, форсировала Вислу, Одер и закончила свой боевой путь штурмом Берлина. В своих воспоминаниях автор опирался на документы той поры, а также многочисленные свидетельства очевидцев и участников боевых действий.
В 70–80-х годах прошлого столетия одно только упоминание имени Владимира Калиниченко приводило в трепет секретарей обкомов, министров и членов политбюро. В то время Владимир Иванович работал важняком – так называли в народе следователей по особо важным делам при генеральном прокуроре СССР. Кредо Калиниченко: «Закон – священная корова». Он решал сложнейшие головоломки, был человеком бесстрашным и абсолютно невосприимчивым к лести. Дослужившись до генерала, в 1991 году Калиниченко уволился из прокуратуры по собственному желанию.