Взрывоопасные сестрички - [19]

Она так отличалась от обычной Шэрон, когда говорила о своем ребенке, была такой славной, что казалась сестрой, с которой я запросто могла бы общаться. Сидя в зале для посетителей, я на несколько мгновений забыла, что большую часть жизни мы с ней провели в состоянии войны. Несколько мгновений я действительно любила мою сестру.

Однако в конечном счете она снова вернулась к доктору Гиршону.

– Знаешь, даже если бы он был холост и доступен, я: бы не стала испытывать на нем мои чары. Если ты хочешь его.

– Шэрон, – ответила я, стараясь говорить спокойно и доброжелательно, – сейчас и вправду несколько преждевременно…

– Признай это, Дебора. Все равно этот вопрос возникнет рано или поздно. Как ты уже сказала, мы обещали маме больше не ссориться из-за чего бы то ни было или кого бы то ни было. Поэтому я пытаюсь сказать одно: если выяснится, что доктор Гиршон не женат, не гей и все такое прочее, и если он заинтересуется нами так, как мы заинтересовались им, я отойду в сторону и позволю тебе заполучить его. Ради сохранения мира.

– Позволишь мне?! – рассмеялась я.

– Да. Я – твоя старшая сестра. И я должна решать, отойти мне в сторону и оставить его тебе или нет.

Я опять покачала головой.

– Это очень щедро с твоей стороны, Шэрон, но, поскольку ты явно одержима им, думаю, тебе и забирать его.

– Одержима? Да это ты чуть в лужицу не растеклась, когда он вошел в мамину палату! Нет, Дебора, забирай ты его.

Боже! Теперь мы грыземся по поводу того, как избежать грызни!

– Почему бы нам не пустить все на самотек? – предложила я. – Уверена, в последующие несколько недель мы будем частенько видеть доктора Гиршона, ведь придется возить маму к нему на анализы, когда ее выпишут, и консультироваться с ним, если возникнут какие-то проблемы. Может, познакомившись с доктором поближе, мы обе решим, что он – вовсе не то, что нам нужно.

– Что значит «мы будем частенько видеть его в ближайшие несколько недель»? – изумилась Шэрон. – Это я буду его частенько видеть. Ты же вернешься в Нью-Йорк, как только маме станет лучше, к своей «мыльной опере».

– Ошибочка. Я остаюсь во Флориде. Я уволилась с телевидения и буду работать в Стюарте, в Историческом обществе. Так что это я буду видеть доктора Гиршона. Он станет моим соседом.

Закончив осматривать маму, доктор Гиршон вышел в зал для посетителей, чтобы просветить нас насчет ее состояния.

– Состояние вашей матери довольно неплохое, учитывая то, через что ей пришлось пройти, – начал он, поглаживая бородку. – Препараты как будто рассосали тромб, вызвавший инфаркт. Завтра утром мы сделаем ей ангиограмму, чтобы выяснить, какой из сердечных сосудов закупорен или сужен. Если все идет хорошо, она проведет еще пару дней в отделении интенсивной терапии, а потом мы переведем ее в телеметрию.

– А это что? – поинтересовалась я.

– Телеметрия? Это на шестом этаже, – ответил доктор Гиршон. – Там есть маленькая комнатушка – мы называем ее «Сердечный централ», – где техники сидят за компьютерами, постоянно следящими за сердечной деятельностью каждого пациента на этаже, даже когда они гуляют, их везут на рентген или они сидят в холле. Считайте их авиадиспетчерами, наблюдающими за движением самолетов в воздухе. – Он хохотнул. – Ваша мать может быть полностью на амбулаторном лечении, и все равно техники будут следить за сигналами, полученными с прикрепленных к ней электродов, как будто она лежит в больнице.

– Сколько времени ей придется провести здесь? – спросила Шэрон.

– Два или три дня, – ответил он. – Мы начнем проводить ей реабилитационную терапию: упражнения, диета, новые лекарства. На пятый день проведем тест па стресс. Если не будет боли или затрудненного дыхания, мы выпишем ее домой.

– Вот так просто! – Я пришла в восторг от того, как быстро нынче лечат смертельно опасное заболевание.

– Если вкратце, то это довольно обычное дело, – согласился он. – Артерия – нечто вроде трубы, и убрать то, что затыкает эту трубу, – все равно, что прочистить вашу раковину. Проблема в том, что люди с закупоркой артерии склонны к рецидивам. Я уже объяснил это вашей матери.

– И как она к этому отнеслась? – поинтересовалась я. – Мама не привыкла болеть. Она всегда отличалась независимостью.

– И снова обретет свою независимость, – заверил нас доктор Гиршон. – Но вначале она обязательно будет испытывать депрессию. Ей придется осознать, что она тоже смертна. Вероятнее всего, она будет злиться. Обычный «Ну почему я?» синдром. И задаваться вопросом, почему она обречена на фамильные болячки. Она может даже винить себя за то, что годами скрывала свои эмоции. И конечно, ей придется учиться жить свободно, без дамоклова меча над головой. Но я всегда буду рядом. Мы все трое будем рядом, верно?

Доктор Гиршон положил левую руку мне на плечо, а правую – на плечо Шэрон, как тренер своим ведущим игрокам, чтобы поддержать их.

– Будем, – ответили мы с Шэрон доктору, продолжавшему говорить, поучать и теребить нас, напоминая, что мы – команда, и все вместе поможем восстановить здоровье Леноре Пельц.

«Бог ты мой, да этот мужик совсем не похож ни на одного из врачей, с которыми мне доводилось сталкиваться», – подумала я. Никакой грубой фамильярности. Никакой властности Хозяина Замка. Никаких попыток скрыться от семьи пациента. О таком докторе можно только мечтать, пожалуй, он способен расположить к себе и как мужчина.