Взрывник. Заброшенный в 1941 год - [2]

Вернувшись на прежнее место через месяц, я узнал о крупном теракте, совершённом подпольщиками в Полоцке, и об опасности, грозящей любимой девушке. И, конечно, немедленно бросился в опасный город.

Глава 1

Телега, запряжённая меланхоличной невысокой лошадкой неясного по причине запылённости и общей неухоженности цвета, неторопливо приближалась к пропускному пункту. Двое часовых, шутце и гефрайтер, негромко обсуждали что-то явно не сильно интересное, судя по скучающему выражению их лиц. Хотя нет – они, скорее, не скучали, а были утомлены. Усиление сняли только два часа назад, а до этого эсэсовский штурмманн, приданный, а точнее поставленный следить их посту, успел достать до печёнок своим снобизмом и неприкрытой наглостью. Полдня пришлось лазить по телегам и обыскивать всех подряд русских, проходящих через пост. Ладно бы ещё женщин, но лапать мужиков! Урод! Причём хоть бы какой толк был – как этот придурок взъелся, когда Карл взял кусок сала с телеги у русского, чуть ли военным судом не грозился. У этих «чёрных» совсем голову выстудило? Отто сплюнул на землю и махнул рукой подъехавшему убогому транспортному средству, требуя остановиться – скоро смена, а ничего приличного к ужину нет, без хорошего куска свинины жрать то варево, что готовит новый повар, просто невозможно.

– Halt! Papier! (Стой! Бумаги!)

Бородатый русский тут же засуетился, протягивая документы.

– Я бургомистр Говоров. А это племяш мой, вот здесь я на него сам бумажку выписал. Образованный – жуть! Студент! По-вашему шпрейхает, закачаешься. Переводчик.

Из всего, что болтал русский, Отто понял только то, что мужик числится бургомистром какой-то занюханной деревеньки, что было совсем не важно. Во-первых, он пропускал его уже не в первый раз, а во-вторых, так было написано в документах. А вот молодой парень, сидящий рядом с бургомистром, активно не понравился – не было в его взгляде страха и угодливости, которые немец привык видеть в глазах русских.

– Aufstehen! (Встать!)

Бургомистр сжался, а глаза его забегали из стороны в сторону. Парень же мягко соскочил на землю и встал без движения, уставившись прямо в глаза. Несмотря на отсутствие страха взгляд его не нёс угрозы, которую хоть изредка, но Отто замечал в бросаемых на него взглядах некоторых русских, особенно освобождаемых им от излишков продуктов и противного деревенского шнапса. Парень смотрел внимательно, но в то же время как-то отстранённо, как будто всё происходящее его не касается. Как это у него получалось, понять невозможно.

– Papier! (Бумаги!)

– Так я же говорю, господин унтер-офицер, вон я ему выписал папиру! – снова засуетился мужик, указывая на документы в руках Отто.

– Russische papier! (Русские документы!)

По возрасту парень вполне подходил под службу в армии, да и причёска какая-то странная у него. Русские же солдаты имели из документов только зольдбухи. Правда, если он какой-нибудь крестьянин, то у него может не быть никаких документов вообще, но тогда его можно просто сдать эсэсовцам для разбирательства. Но парень спокойно сунул руку в карман чистого, но повидавшего жизнь пиджака и вытащил небольшую книжечку, в которой без труда узнавался русский документ – так называемый паспорт.

– Ich bin Student. Nicht ein Militär. Moskau. Studieren. (Я студент. Не военный. Москва. Учиться.)

Акцент у этого русского был просто ужасен. Покрутив в руках документ и сличив фотографию, Отто задумался.

– Господин офицер, племяш это мой. Слышал, как шпрейхает? Во! – мужик показал оттопыренный большой палец правой руки, одновременно левой протягивая завёрнутый в кусок материала приличный по размеру свёрток. – А это вам, закусить. Швайне. Вкуснющая, пальчики оближете.

Карл быстро принял свёрток и махнул Отто рукой. Мол, чего встал, пропускай. Молодой русский был подозрителен. Как-то знакомо он двигался, хотя это, наоборот, успокаивало, как будто тот человек с похожей моторикой был не опасен, а, наоборот, внушал доверие. Так и не разобравшись в своих чувствах, караульный протянул документ русскому и решил выкинуть всё произошедшее из головы.

– Schnell! (Быстро!)

Молодой легко вспрыгнул на телегу, старый щёлкнул вожжами, негромко прикрикнув на лошадь, и телега медленно покатилось в сторону городских домов.

* * *

– Эх, Костя, за ногу тебя, кому я говорил – сделай морду попроще, пожалостливей.

– Нормально всё прошло, Кузьма, ну какая жалостливая морда у московского студента?

– Обычная. Надо было всё ж фингал тебе поставить, тогда совсем хорошо было бы.

– С фингалом согласен, тогда и морда, и страх в глазах были бы к месту, но каждые два часа давать себе лицо бить не хочу.

– И что, правда, больше двух часов не держится?

– Проверено, через час уже жёлтый, а потом совсем сходит.

– Ненормальный ты всё ж.

– А кто спорит? Сейчас в комендатуру?

– Ну да, папиру тебе славную выпишем, чтобы не цеплялись, попереводишь мне, а к вечерку к своему связному отправишься. С ночёвкой, небось?

– С чего такие мысли?

– Как будто ты так сорвался бы мужика спасать, да всю дорогу, как на иголках, дёргался.

– Ну да, угадал.

– Не гадал я, так всё видно.

– Лады, замнём для ясности – ушей кругом много.