Взрыв в Леонтьевском - [6]

Это он провозгласил печально знаменитую триединую формулу «православие, самодержавие, народность», ставшую на долгие десятилетия лозунгом реакции. А вот сын его стал одним из основателей Российского и Московского археологических обществ, по его инициативе был устроен Московский Исторический музей, водружен (уже после смерти графа) памятник первопечатнику Ивану Федорову. Жена его Прасковья Сергеевна, на многие годы пережившая мужа, была также дамой ученой, председательствовала в Московском археологическом обществе.

Особняк, перекупленный Уваровыми в Леонтьевском переулке, имел долгую историю. Когда-то именно в нем имела место партия в карты, сыгравшая столь трагическую роль в судьбе знаменитого композитора Александра Алябьева, автора «Соловья».

Бурные события 1917 года напугали графиню, пребывавшую уже в летах, она покинула Россию, а особняк ее в конце концов занял Московский комитет Российской коммунистической партии (большевиков), переехавший сюда с Тверской, из здания гостиницы «Дрезден».

В недавно еще патриархально-тихом переулке закипела новая жизнь. Старые обитатели, облаченные в добротные собольи шубы и лисьи салопы, не то чтобы бесследно исчезли, но как-то затерялись среди серых шинелей, кожаных тужурок, подбитых ватой бекеш из грубого сукна, что носили рабочие, советские служащие, парторганизаторы, красноармейцы, запросто и без малейшего почтения к прошлому входившие в парадный подъезд уваровского особняка.

В тот день, четверг 25 сентября, здесь, в МК партии, точно состоялось совещание, о котором без всякой на то надобности оповестили всю Москву газеты. В самом деле, чтобы собрать полторы сотни нужных людей, зачем давать объявление, которое прочтут десятки тысяч? Вполне можно было своевременно оповестить кого следовало простыми телефонными звонками в районы, а то и непосредственно в партячейки на предприятиях и в учреждениях. Соображение это уже после разыгравшихся в тот вечер событий будет высказано, учтено, а сам факт публикации — тщательно расследован.

А в этот вечер, задолго до шести часов, с обоих концов переулка — и от Тверской, и от Никитских ворот — сюда стекались люди. Изредка подъезжали служебные автомобили центральных учреждений, машин было совсем мало: даже сам секретарь МК товарищ Загорский для поездок по городу обычно пользовался трамваем, почему ему и был выдан служебный проездной билет.

В основном шли рабочие-пропагандисты промышленных предприятий Басманного, Благуше-Лефортовского, Бутырского, Рогожско-Симоновского, Городского, Замоскворецкого, Пресненского, Сокольническо-Богородского, Сущевско-Марьинского, Хамовническо-Дорогомиловского и самого отдаленного Алексеево-Ростокинского районов уже и тогда огромного города.

В холле особняка за хрупким столиком, похоже бывшим ломберным, две девушки регистрировали участников совещания. За старшую держалась та, что по возрасту была явно моложе своей подруги. Действительно, сотруднице аппарата МК РКП (б) Ане Халдиной едва исполнилось семнадцать лет, а помогала ей вчерашняя работница, направленная на службу в Моссовет, Таня Алексашина, которой было уже целых двадцать. Чередой подходят к столику люди.

— Волкова Мария, Прохоровская мануфактура… Ой, Таня! — Работница радостно здоровается с Алексашиной. — Ты что, здесь теперь?

— Да нет, в Моссовете. Прислали сегодня Ане помочь.

— Заходи, не забывай своих!

Волкова отходит. Ее место занимает молодой паренек в просторной, не по его плечам тужурке, перешитой из шинели.

— Савушкин Николай… Завод Дангауэра.

Девушки быстро отмечают в своих списках:

— Кваш. Бюро субботников.

— Корень, Василий. Завод Бромлея.

Подлетает темноглазый, чубатый красавец с лихо закрученными усами. Под черным матросским бушлатом полосатая тельняшка.

— Разоренов-Никитин. Алексеево-Ростокинский район.

Аня не сразу понимает:

— Так Разоренов или Никитин?

Матрос обижается:

— Почему это «или»? Через черточку пишется. Фамилия такая, двойная.

Аня смущается:

— Я думала, такие только у графов бывают.

— Скажешь тоже, граф…

Матрос не в состоянии долго обижаться. Приглушив гулкий бас, он спрашивает, наклонившись к столику:

— Ильич, то есть товарищ Ленин, будет?

Сурово насупив тоненькие бровки, Аня отвечает нарочито казенным тоном:

— Ничего определенного сказать не могу, товарищ Разоренов-Никитин.

— Понимаю-понимаю… — Матрос заговорщицки подмигивает и отходит.

…Соболев — теперь командовал не Черепанов, а он — после ухода Глагзона, Николаева и Гречаникова выжидал минут сорок. Потом решительно встал — пора. Подозвал хозяина квартиры:

— Вот что, Восходов. Завтра наведешь справки с утра и сообщишь. Адрес знаешь.

Поднял коробку за перекрестье веревок.

— Ого! Ну, пошли.

Молча двинулись следом Барановский, Черепанов, последним — Азов. Васино лицо снова стало скучным и полусонным. Теперь он очнется только при сладостном для его уха грохоте взрыва.

Александр Восходов запер дверь на все замки, обессиленно прислонился спиной к стене и вытер ладонью взмокший холодный лоб. Неслышно появилась в прихожей его подруга. Тихо, с тоской в голосе выговорила:

— Сань, а Сань! Там же, кроме комиссаров полно народу…