Взорванный плацдарм - [10]

– Она? – спрашиваю.

– Нет, Минутку мы знаем.

– Что – тогда не всматривались в развалины?

– Да вроде все нормально было, – засмеялись. – Был нормальный пейзаж.

Александр Шмелев:

– Вот она, Минутка! А мы были налево, с той стороны наступали. Вот кинотеатр, он был у нас как Дом Павлова в Сталинграде…

Юрий Чердаков:

– Вот это знакомое место, родное… Мы в этом доме сидели и не могли сказать, что это мы – не было связи. По нам свои так стреляли, что стали падать перекрытия, пришлось уйти в подвал, закопались там. Сидели там до ночи. Ночью я двоих отправил, сказать, чтобы больше сюда не долбили, что здесь свои. Сутки нас долбили свои…

Александр Шмелев:

– А мы в это время в соседнем доме сидели… Так нас долбила наша же артиллерия, что в кирпичном доме несущие стены поехали. Один снайпер-чеченец стрелял по нам с балкона, магазинов десять выпустил. Я туда выстрелил из гранатомета – балкон рухнул вместе со снайпером.

Юрий Чердаков:

– Как было все спланировано… Три штурмовых группы. Первая – основная. Вторая, где был Саша, огневая, самая мощная…

Александр Шмелев:

– В нашей группе было три пулемета «ПК», один снайпер, он же подносчик выстрелов для гранатомета, один автоматчик и у меня гранатомет с шестью выстрелами.

Юрий Чердаков:

– У меня была третья группа. Похоронная команда. Девять самых слабеньких солдат-срочников собрали со всей роты. Мы должны были собирать убитых и раненых, подносить боеприпасы и воду. Дали команду «Вперед!». Командир первой штурмовой группы, капитан, фамилию не помню, испугался, спрятался, не пошел в бой. Ему как раз в этот день приехал сменщик. Он был из Наро-Фоминска прикомандированный. Офицер шкура оказался, спрятался, группа из-за него вообще не пошла в бой. Срочники потом говорили, что он уехал домой со здоровым баулом, с женским бельем и колготками.

Комбат говорит: «Да, командира первой группы нет, значит, первой становится вторая». А ей на поддержку – моя. А у меня – одни автоматики и гранатомет неисправный. И нас – всего десять человек. Так первой пошла вторая группа, потом группа поддержки – моя похоронная команда…

«Каким надо быть бесстрашным…»

Игорь Дружинин, 3-я мотострелковая рота, контрактник:

– Долгое время мы помогали огнем, когда вытаскивали из окружения четвертую роту. Она зашла ночью в пятиэтажку, а выйти из нее уже не смогла. Нам сказали, что сейчас будут вытаскивать наших из окружения, и чтобы все, кто есть, открывали шквальный огонь по пятиэтажке и другим домам. А к пятиэтажке, в левую ее часть, где были наши, летела «бэха». Честное слово, я бы дал Героя России механику БМП. Это каким надо быть бесстрашным, чтобы лететь в упор на боевиков, которые тебя расстреливают, в том числе и из гранатометов!

Это был, наверное, один из самых страшных моментов в моей жизни: со всех сторон грохот, море огня, и я вижу, как БМП, с раскрытыми десантными дверцами, сначала мчится к окнам первого этажа пятиэтажки, а потом рвет назад к кинотеатру. Десанты раскрыты, на них висят трупы, а на броне за башней, как на ладони у боевиков, лежат раненые, и от раненых и убитых отлетают куски мяса, «чехи» их расстреливают в упор. Такие проходы «бэхи» были не один раз…

«Трое суток не мог спать и есть…»

Роман Кузьмин, оператор-наводчик БМП-2, рядовой:

– В Грозном приходилось не только стрелять, но и вывозить раненых из-под обстрела, прикрывая их броней. Были моменты, когда страх одолевал, но все делали, как на автомате. Тогда трое суток не мог спать и есть: слишком страшные впечатления были от увиденного. Был случай, когда рядом погиб боец. Мы тогда обстреливали пятиэтажку из БМП, а ребята ее штурмовали. Потом пришлось вывозить раненых и заряжаться. Тогда я впервые увидел настоящую картину войны. Выгрузил двоих «двухсотых» с брони, на борту остались кровавые подтеки. Мы отошли и взяли у полковника по сигарете, закурили. Когда я – грязный, небритый брал сигареты, даже не понимал, кто передо мной, и вдруг слышу крик полковника и вижу, как он направляется к БМП. Я оборачиваюсь – картина: закат красного солнца, дым, полевой госпиталь, и на фоне этого стоит наша БМП с кровавыми потеками по борту, и на нее лезет молодая медсестра, а молодой лейтенант ее подсаживает, чтобы сфотографировать. Мне так стало противно, я был готов их расстрелять за это, но полковник опередил: так их отмудохал!

Зарядил оружие в БМП, вернулись к своему отделению, за которое переживали по-настоящему, и первый вопрос был: «Все ли живы?» – «Все!» Вот услышать это и было счастье, наверное.

Когда стемнело, нас отправили вывезти парня с третьей роты. Его снял снайпер еще утром. Все думали, что он труп. Когда подъезжали туда, нас обстреляли из гранатомета, начался пожар в моторном отсеке, я ломанулся от БМП так, что меня еле поймали. Я видел, как взрываются снаряды в БМП – страшно! Но все же мы подъехали к тому парню, начали его поднимать, и он зашевелился! Сначала был такой страх: труп ожил! А потом радость: он лежал больше двенадцати часов! Все думали, что он труп, а он жив! Как нас благодарили парни, что спасли его, и такая у нас была гордость, что мы можем быть дружными, когда надо…