Взлет и падение «Советского писателя» - [13]

Зимой 1961 года в поселке появился и Генрих Боровик. У него тоже подрастали малыши, а общие интересы сблизили соседей, несмотря на разницу в возрасте и общественном положении.

Генрих Боровик хорошо помнит лето 1961 года — двадцатилетие начала войны. Он только что переехал в поселок Красная Пахра, тогда еще снимал небольшую дачку. С Константином Симоновым был знаком до этого через редакцию журнала «Огонек», где тогда работал, а Константин Михайлович частенько туда заглядывал. Вдруг от Симонова последовало довольно необычное предложение: «Давай съездим в Брест, а возвращаться будем оттуда вместе. Женю Воробьева я уже уговорил». Евгений Захарович Воробьев был ближайшим другом Симонова, соседом по поселку, почти ко всем книгам которого Константин Михайлович написал либо предисловия, либо послесловия.

Из Бреста возвращались на машине. Боровик сидел на переднем сидении рядом с водителем. Симонов с Воробьевым расположились на заднем сидении. Константин Михайлович дал Генриху свои дневники, которые еще не были опубликованы. Тот их читал и одновременно сравнивал с картинками за окошком автомобиля. В то время разразилась полемика в советской литературе, что это не дневники, а «истерика» начала войны. Особенно в этом преуспел журналист Юрий Жуков, тогда Председатель нашего комитета защиты мира. Автомобиль ехал точно по тем местам, которые были описаны в симоновских дневниках. Иногда он просил шофера остановиться, все выходили из машины, Симонов рассказывал подробности. Если бы речь не шла о самых драматических днях войны, можно было бы сказать, что это было очаровательно. Но это было абсолютно убедительно и как-то по-дружески. Ни разу он не упомянул своего оппонента, но Генриху казалось, что Константин Михайлович спорит именно с ним. Ему было интересно показать Боровику, тогда еще молодому парню, как оно было на самом деле.

Маршрут проходил среди воинских частей, с которыми Симонов заранее договорился о выступлениях. Выступал он блестяще, вспоминал о войне в этих краях, читал свои стихи. Там его принимали как родного, как брата. Иногда он специально делал вид, что забыл какую-нибудь строчку, и зал напоминал ему ее. Для него это было очень приятно, да и Боровик понял, какое значение имеет Симонов для простых солдат.

Через несколько лет Генрих Авизэрович смог до какой-то степени отблагодарить Константина Михайловича. В 1966 году он был отправлен в Нью-Йорк от Агентства Печати Новости, и вскоре в США прибыл Симонов. Его специально поселили в гостинице рядом с нашим корпунктом. Боровик его пригласил домой вместе с чуть ли не всеми нашими корреспондентами. Он произвел на них прекрасное впечатление. Не потому, что был знаменитым писателем и поэтом, в потому, что был замечательным корреспондентом, да и просто хорошим человеком. Генрих ему устроил встречу с Уильямом Авереллом Гарриманом, видным промышленником и дипломатом, послом по особым поручениям. Когда встреча закончилась, Константин Михайлович сообщим Боровику, что пошел записывать впечатления от нее. Тот тоже не стал терять времени. Потом сравнили, у Симонова оказалось записано на страничку больше, причем не о том, какие у после глаза, а именно о сути беседы.

В Красной Пахре кабинет Симонова находился на втором этаже рядом с большим окном. Крышка стола была большая, очень простая, скорее всего из фанеры. Большую часть времени она пустовала. Это было связано со своеобразным творческим методом Симонова. По большей части Симонов диктовал.

У Симонова было несколько самодельных столов, очень похожих друг на друга, которые стояли в Москве на улице Черняховского, 4 и 2, на даче в Красной Пахре, на даче в Гульрипше. Крышки были сделаны из светлой фанеры и имели большие полукруглые вырезы в тех местах, где он сидел. Перед ним лежал блокнот, испещренный записями, которые он обязательно предварительно делал.

Симонов писал с литературными секретарями. Они работали с ним десятки лет и в совершенстве владели стенографией и машинописью. Самой известной и любимой была Нина Павловна Гордон. Потом она печатала надиктованный материал, и только после этого Константин Михайлович занимался правкой текста. По воспоминаниям дочери одной из его литературных секретарей: «Константин Михайлович диктовал медленно. Прежде чем произнести фразу, проговаривал ее шепотом, как бы проверяя на слух. В середине фразы задумывался, долго молча ходил по комнате, иногда жестикулировал. Мама боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть его мысль».

Этот метод, разумеется, касался только прозаических текстов. Стихи он записывал в блокнот, стихи диктовать было невозможно. Для Симонова очень большое значение имели условия, в которых ему приходилось работать. Как-то он признался Боровику:

— Генрих, не могу писать, когда мама приезжает. Она носится колесом по двум этажам из одной комнаты в другую. Я начинаю отвлекаться, нервничать.

Работал он только утром, но помногу. После ужина с неизменным коньячком, часов в 7–8, выходил в аллеи на прогулки. Кроме поселка, очень любил гулять по лесу, ходить вечером на речку. Любовался природой, которая действительно очень щедро наградила берега вдоль соседней речки Десны.