Взлет и падение ДОДО - [9]

Но никогда у нас не было сомнений в главном: существовала некая причинно-следственная связь между развитием научного знания и упадком магии. Они не могли спокойно сосуществовать. В той мере, в какой из базы данных удавалось вытащить хоть какие-то цифры, было ясно, что магия медленно, но неуклонно слабела с середины семнадцатого века. Она еще держалась в начале девятнадцатого столетия, однако в тридцатых годах начался обвал. В 1840-х магия стремительно сходила на нет. По мере того как документы – в том числе написанные самими ведьмами – заполняли строй бэушных канцелярских шкафов и оружейных сейфов, которые Тристан покупал через сайт объявлений «Крейглист», мы прослеживали упадок магии от года к году, от месяца к месяцу. Несчастные в ужасе писали, что теряют силы, иногда даже называли конкретные заклинания, которые работали считаные недели назад, а теперь не действуют.

Оказывается, в 1851-м – в том самом году, где я очутилась и где пишу эти слова, – все технологии мира сошлись на Великой выставке в недавно построенном великолепном Хрустальном дворце в лондонском Гайд-парке. Гипотеза Тристана состояла в том, что такая концентрация технологических достижений в одной точке пространства-времени настолько притушила магию, что та угасла окончательно. Словно в залитом водой костре, в ней не осталось ни единой искорки, чтобы разгореться вновь.

Причинная связь между этими явлениями долго ускользала от моего понимания. Сперва я предположила, что магия процветала, пока люди в нее верили, но Тристан такой подход отмел: мол, это что-то из детской литературы, а не из реальности. Он был убежден, что имелась механическая либо физическая причина: нечто в технологическом мировоззрении либо в самой технологии «заглушило частоты», на которых работала магия. Мы оба начали читать о Великой выставке все, что можно, в надежде отыскать подсказку.

(Возможно, вы заметили, что я значительно вышла за пределы своих штатных обязанностей переводчика. Перевод, и особенно перевод малопонятных текстов на мертвых языках, сродни разгадыванию загадок. А это была всем загадкам загадка! Я невольно заразилась энтузиазмом Тристана и, не имея других обязанностей, ушла в его проект с головой, в точности как он сам.)

По подсказке Тристана я брала стопки книг в библиотеке Уайденера (Гарвард еще не понял, что я уволилась – подозреваю, Блевинс скрыл этот факт как неблаговидный для своей репутации). Среди них были тома о чем угодно от гелиографии до личной жизни королевы Виктории, от сексуальных наклонностей Бенедикта Спинозы до Фредерика Бейкуэлла, от «Предсказателя бурь» до числа Струхаля. Я приносила книги Тристану, и мы одну половину времени посвящали им, другую – поискам в Интернете.

Вскоре мы уже знали про Великую выставку и ее тринадцать с лишним тысяч экспонатов больше, чем сам принц Альберт. Мы знали про ее павильон, Хрустальный дворец, больше, чем сам Джозеф Пакстон, садовник, построивший это угробище великолепие. Мы узнали крайне мало полезного. Тем не менее однажды мартовским вечером, когда я сидела на диване, купленном в комиссионке по моему настоянию, дабы придать офису хоть какой-нибудь уют, а Тристан развалился на ковре (такого же происхождения) подле столика с пивом и оба мы уже отупели от бесконечного чтения, я наткнулась на отрывок в брошюрке под названием «Любопытные и занимательные астрономические истории», напечатанной в 1887 году. Из нее я узнала, что за время Великой выставки 1851 года (она продолжалась несколько месяцев) в другой части Европы, а именно в Кенигсберге, произошло любопытное событие: впервые в истории удалось сфотографировать солнечное затмение.

Я зачитала этот пассаж вслух, и Тристан чрезвычайно возбудился. Он и раньше подозревал, что из всех технологий именно фотография с наибольшей вероятностью могла каким-то образом повредить магии. Теперь он перешел от подозрений к уверенности. Мне не сразу удалось успокоить его настолько, чтобы он сумел объяснить ход своих мыслей.

– Честно признаюсь, физик я никакой, – сказал он. – Да, у меня диплом физика, но я никогда в этой области не работал. Впрочем, образование не пропьешь. Я до последнего вздоха буду верить, что, если магия существовала, этому есть какое-то научное объяснение.

– Ты себе противоречишь. Вся наша рабочая гипотеза состоит в том, что именно наука ее сломала.

Тристан поднял руку.

– Давай разбираться вместе. Ты когда-нибудь слышала о многомировой интерпретации квантовой механики?

– Только в разговорах на вечеринках. И от этих разговоров тебе бы поплохело.

– Так вот. Есть эксперименты, результаты которых можно объяснить, только если принять, что система существует более чем в одном состоянии до того момента, когда ученый проведет наблюдение.

– Кот Шредингера? Потому что это все, что я об этом слышала.

– Это классический пример. Кстати, чисто мысленный эксперимент. Никто его на самом деле не проводил.

– Хорошо. Общество защиты животных им бы такого не спустило.

– Ты знаешь, в чем он состоит? – Не дожидаясь моего ответа, Тристан продолжил: – Сажаешь кота в коробку. В коробке есть колбочка с отравляющим веществом, которое, если разбить колбочку, убьет кота. Устройство, разбивающее колбочку, приводится в действие неким генератором случайных событий. Например, это может быть радиоактивное вещество, которое либо распадется, испустив немного радиации, либо не распадется. Закрываешь крышку. Кот, отравляющий газ и радиоактивное вещество становятся замкнутой системой. Ты не можешь предсказать, что произойдет, или узнать, что произошло.