Взгляни на небо - [20]

— Ну, а дальше что? — спросил Володька.

— Ясное дело — что! Пришлось отдать костюм. Славка его в охапку, и тю-тю мой костюмчик — укатил!

— Куда укатил, говори ты толком! — закричал Таир.

— Не знаю, — равнодушно ответил парнишка. — В Ленкорань или в Баку, не знаю. Славка-то нездешний. Он с родителями на несколько дней приезжал.

— Вот так номер! — Родька весело захохотал. — А продавец-то какой из себя?

— Взрослый уже парень, лет семнадцать ему, восемнадцать, невысокий такой, квадратный.

— Что я говорил? — ликовал Родька. — Жулики! Этот Славка и продавец — одна шайка-лейка. Надули тебя, парень!

— Ты-то чему радуешься?! — разозлился парень. — Никуда этот продавец от меня не денется! Я его, кривоногого, за километр узнаю. Уже больше недели ищу.

— Ну и городишко! Все друг друга ищут! — веселился Родька. — Вот у нас…

— Вот у вас в Юрмале! — оборвал его Таир. — Слыхали. Надоело.

Они распрощались с парнем, у Родьки оказалось какое-то срочное дело, и Таир с Володькой остались одни.

— А Родька-то оказался прав. Я б до такого в жизни не додумался! А этот-то щекастый, ну и подлая рожа!

— Да, — кивнул Таир. — Прав. И это очень хорошо. Нет, не то говорю! Ничего, конечно, хорошего во всей этой истории нету, но я… — Таир запнулся, быстро вскинул на Володьку глаза, — я ведь знаешь о чем думал… я ведь подумал, что Родька костюм хозяину не вернул.

Таир и Володька сосредоточенно глядели друг на друга, довольно долго молчали. Потом Володька опустил глаза, тихо произнес:

— Я тоже. Только говорить было неловко. Больно уж все это… — Володька сделал неопределенный жест, лицо его брезгливо сморщилось.

— Это точно! — буркнул Таир.

И больше они об этой истории не говорили.

Глава девятая

Всю дорогу до пещеры Родька бежал. Он стоял у входа и не мог отдышаться. Родька заглянул в пещеру, Кубика не было. Он поковырял прутиком кострище — пепел слежавшийся, старый, значит, костер жгли давно. Родька поднял несколько окурков — тоже старые, пожелтевшие от утренних рос.

Сзади негромко хрустнуло. Родька быстро оглянулся и увидел Кубика. Тот стоял, полускрытый ветвями орешника, и внимательно ощупывал взглядом поляну.

Подошел. Глаза колючие, подозрительные, спросил:

— Один?

— Один.

— Зачем пацанам показал пещеру?

— Я не показывал. Их Филимон привел.

Кубик еще больше насторожился.

— Какой еще Филимон?

— Такой — с хвостом. Которого ты на привязи держал. Зачем тебе щенок-то понадобился? Чуть не заморил пса голодом.

— Смеешься, гаденыш?! — прошипел Кубик. — Самому жрать было нечего, орехами питался. Ты скажи, где ты пропадал? Три дня тебя ждал не жрамши.

— В Баку я был, — спокойно ответил Родька. — Гланды вырезали. Четыре дня в больнице пролежал.

— А потом?

— Потом пижона того искали, чей костюм ты так здорово продал. Дурак ты все-таки, Кубик! В этом городишке каждый человек на виду. Не мог в другом месте покупателя найти?

— Помалкивай! Встретили?

— Уехал. Нездешний он. На мое счастье. Таир с Володькой от меня ни на шаг не отходили. А если бы нашли? Нет, ты все-таки дурак.

— Полайся у меня, — Кубик замахнулся. — Отчего шум? Зачем искали-то?

Родька подробно все рассказал. Начиная от драки у выхода из цирка и кончая событиями сегодняшнего дня. Кубик внимательно слушал.

— Невезуха, — пробормотал он. — Надо же им было встретиться!

Родька злорадно улыбнулся.

— А этот покупатель здорово тебя описал: маленький такой, говорит, квадратный и кривоногий.

Кубику это очень не понравилось.

— Еще что он говорил?

— «Я, — говорит, — этого жулика за километр узнаю». Он и в милиции все рассказал. Злой на тебя, как черт.

— А ты-то чего скалишься?

— Я ничего. Только придется тебе отсюда валить. В городе теперь не покажешься.

— Ну уж дудки! Здесь безопаснее всего. До холодов поживу. Потом денег добудем и рванем с тобой куда-нибудь в Сочи. Или в Крым. Лафа!

Родька отвернулся.

— Ты что же это — на попятный? — Кубик схватил Родьку длинной своей клешнястой рукой за плечо, повернул к себе.

— Зря я с тобой связался, Кубик. Катился бы ты отсюда поскорее, — тихо ответил Родька. — У мамы после той истории сердце стало болеть. Отец работу, квартиру бросил, сюда перевелся из-за меня. И ребята здесь подходящие.

— Эх, ты! — Кубик презрительно сплюнул. — Маменькин сыночек! Нюни распустил — ребята, мамочка, папочка! А кого я в колонии от темной спас?

— Ну меня, — вяло отозвался Родька.

— То-то же! Что ты себя с этими мальками, салажатами равняешь! Ты же настоящей жизни хлебнул! Ты же отчаянный. Садись, закурим.

Кубик уселся на траву, вытащил сигареты, протянул Родьке. Закурили. Кубик о чем-то сосредоточенно думал.

— Вот что, — сказал он, — надо этих твоих шкетов покрепче привязать. Они и так уже на крючке — костюмчик-то вместе брали! Есть у меня идея. Слушай.

Кубик обнял Родьку за плечи и долго, подробно растолковывал ему свой план. Родька слушал. Тошно ему было и безнадежно. Одно он понимал: просто так Кубик от него не отвяжется. «Ну зачем, зачем я, дубина, рассказал ему, куда мы переезжаем. Он никогда бы меня не нашел!»

А Кубик все говорил и говорил.

Родька глядел ему в переносицу, на мясистый пористый нос, на красные, быстро шевелящиеся губы, и ему казалось, что слова, которые он слышит, исходят не изо рта Кубика, а откуда-то со стороны, издалека и вливаются в него, как отрава — вязкая, липкая.