Взгляд змия - [24]

Ак Ана шепнула:

«Тогда твори! Твори, Танрис Кара Хан!»

Вода задрожала, и одиночество сделалось глубже.

«Твори, если не хочешь быть одинок!» – крикнула Белая Мать.

На сей раз голос Ак Аны был иным. Он уже не был голосом женским, но голосом вод бескрайних, голосом Времени, гремящим во все стороны света. Он разносился, как эхо, опалил, как пламя, воду, и Время, и крылья Кара Хана, требуя властно:

«Танрис, твори! Твори, Танрис Кара Хан!»

Миг сей был ужасен.

Вновь забурлила вода. Волна гнала волну, промывая, пока все они не стали прозрачно-чистыми. Ак Ана исчезла, будто ее никогда и не было, и лишь со всех сторон молитвенно звучало: «Твори!.. Твори, Танрис Кара Хан!»

Увы, Кара Хан сделал круг над водой и медленно полетел вдаль, шепча: «Ак Ана… Что бы ни сотворил я, все будет твоим неудачным слепком, и образам этим не видно будет конца. Ак Ана… Боюсь тебя утратить».

– Боюсь утратить, Эфемия. Тебя, одиночество, себя самое…

Слуга с испитым лицом и бегающими глазками отворил дверь и спросил:

– Паночек изволит спуститься вниз к ужину? Госпожа велела справиться.

Перец вперил в него полный ярости взгляд, и слуга, бормоча извинения, поспешил ретироваться.

Человек Нового Времени

– Я несколько озабочен положением семинариста Пялужиса, – произнес ректор, избегая вопрошающего взгляда епископа. – С кем-нибудь другим все было бы проще, но ваше святейшество так печется о Пялужисе, что я не хочу ничего решать, не известив вас.

– Я смею надеяться… – взволнованно начал епископ. – Смею надеяться, что…

Ректор энергично затряс головой:

– Нет, нет, что вы. Прошу вас, не волнуйтесь. Поведение сего юноши безупречно, комар носа не подточит. Это на самом деле образцовый семинарист. Можно ему только позавидовать.

– Тогда что же?..

Ректор улыбнулся, стараясь смягчить впечатление, которое его резкое вступление произвело на епископа. Пялужис действительно беспокоил его, но это беспокойство можно было сравнить с беспокойством талантливого скульптора: творение закончено, это признает всякий, однако творец все еще не может передать его заказчику, провидя несовершенство деталей, незаметное для стороннего взгляда.

– Ваше святейшество, видимо, наметили ему соответствующее место? – спросил ректор.

Епископ на минуту заколебался – признаваться ему или нет, – но скрывать то внимание, которое он несколько лет уделял своему протеже, не имело смысла. Поэтому он сказал:

– Воистину так. Я намереваюсь дать ему приход в Куршах.

– Вот и я подумал, – ректор вздохнул с облегчением, – не следует ли ему несколько лет поработать в приходе? Хотя бы и на той же Куршской косе. Неважно где.

Епископ задумался, потирая ладонью чисто выбритый подбородок: он пытался нащупать причину, подвигнувшую ректора на такое решение. Ему пришлось признаться себе, что она ему неизвестна.

– Внимательно слушаю вас, – сказал он.

– По правде говоря, то, о чем я хотел бы поговорить с вами, касается некоего аспекта будущего. Иными словами, мое мнение может напоминать пророчество. Но я уже не первый год занимаю ректорское кресло и дерзну признать, что в отдельных случаях могу предвидеть будущее своих подопечных. Мы оба понимаем, что иные духовные посевы приносят плоды лишь одного сорта, именно потому такое предвидение будущего не превысит наших реальных возможностей.

Епископ понятливо кивал, словно желая сказать, что об этом и говорить не стоит: и так ясно.

– Итак, мне не дает покоя мысль, что с течением времени из Пялужиса вырастет мизантроп, который, пусть и не чувствуя открытой ненависти к людям, так и не сможет их полюбить.

– Вот оно что, – с сомнением пробормотал епископ.

– Не хочу утверждать категорически, – ректор приготовил пути к отступлению. – Это всего лишь домысел, который, однако, подкреплен моими многолетними наблюдениями. Ранее я не поднимал этой темы в беседах с вашим святейшеством, желая сам в этом убедиться.

– Выходит, – заметил епископ, – что, как бы тут выразиться, его любовь к ближнему не слишком очевидна?

– Ах нет, что вы. Напротив, она чересчур очевидна.

– Как же это так? – смутился епископ. – Ужель слишком большая любовь всегда превращается в равнодушие к объекту любви? Между нами говоря, я не совсем…

Ректор почувствовал превосходство перед этим человеком, напоминающим иконописный лик Христа: он-то лучше знает людей. Да, лучше. Однако ректор не так прост, чтобы выдать себя. Для него нет ничего важнее дела.

– Буду откровенен с вашим святейшеством: через мои руки прошло немало молодежи. Среди них были и прямодушные, и более скрытные типы. На одних мы возлагали больше надежд и упований, на других – меньше. И надо вам сказать, что те, кто на первый взгляд вызывали доверие, не всегда его оправдывали. Далеко не всегда. Скажу вам как на духу: жизнь показывает, что их собственные притязания и цели далеко не всегда бывают критериями их человеческой и пастырской ценности. Мы обязаны найти подлинные критерии и кое-чего достигли на этом пути. Увы, достижения эти скорее негативного характера: мы знаем, по каким признакам мы не можем о них судить. Но и это немаловажно. Мы знаем, что большинство людей, в юности особенно верящих, что их призвание – любить людей, позже становятся человеконенавистниками.