Взгляд с наветренной стороны - [35]

Его престиж и популярность все росли; на него лились реки наград, призов и почестей; газеты называли его величайшим из всех живущих ныне челгрианцев, ходили даже слухи о том, что его сделают церемониальным президентом.

И, пользуясь своим положением и всеми благами, он вдруг решился на транслирующейся по всей сфере Чела великой церемонии в Шелизе, столице Челгрианского государства, во всеуслышание объявить, что взгляды его отнюдь не изменились, что он был, есть и будет либералом и поборником равенства, что он горд своей работой с низшими кастами, что презирает консерватизм еще больше, чем в юности, что по-прежнему ненавидит государство, общество и людей, потакающих кастовой системе, что он не хочет принимать от них никаких наград и почестей и вернет все обратно и что собирается оставить челгрианское государство немедленно и навсегда, поскольку, в отличие от его друзей-либералов, которых он любит, и уважает и которыми восхищается, не имеет больше моральных сил продолжать жить в этой порочной, позорной, ненавистной стране.

Речь его была встречена гробовым молчанием.

Он оставил сцену, сопровождаемый шипеньем и шиканьем, и провел ночь в посольстве Цивилизации, окруженном толпой, требовавшей его крови. На следующий день судно Цивилизации увезло его с родины. Он несколько лет путешествовал по всем ее провинциям, пока, наконец, не остановился на Орбите Мэйсак.

Циллер не оставил Орбиту даже и после того, как на Челе президентом был выбран сторонник равенства, спустя семь лет после его отъезда. Начались реформы, Невидимым и другим кастам были полностью предоставлены все права, но даже после этого, несмотря на все требования, запросы и приглашения, Циллер не вернулся на родину и никак не объяснил свой отказ.

Люди оправдывали его поступок тем, что на самом деле касты все еще сохранялись. Компромисс заключался, скорее, в том, что титулы и кастовые названия представителей высших каст перешли как наименования должностей новой номенклатуры, а новый земельный закон объявил земли всех членов семьи собственностью главы клана. Зато люди всех уровней и сословий могли теперь свободно жениться, касты могли смешиваться, стал возможен переход из одной касты в другую по браку, дети теперь могли наследовать любую из двух каст родителей; был отменен закон о наказании людей, пытавшихся пробиться в более высшую касту, – и в целом, теоретически конечно, каждый мог теперь стать тем, кем он хотел, хотя закон по-прежнему требовал, чтобы каждый назывался именем той касты, в которой родился.

Это была колоссальная юридическая и социальная перемена, старая система действительно дала трещину, но касты все же оставались – а это Циллера никак не устраивало. Затем правящая коалиция на Челе выбрала этого Кастрата (личность из касты кастратов) президентом, представив его как эффективный, хотя и странный символ перемен. Его режим сумел пережить даже заговор гвардейских офицеров и, казалось, только усилился в своей преобразовательной деятельности, но Циллер, чья популярность стала еще более широкой, все-таки не возвращался. Казалось, что он ждет дальнейшего хода событий.

Потом случилось нечто ужасное – Кастовая война, разразившаяся через девять лет после его изгнания; она была, по его мнению, исключительно делом рук Цивилизации. Но и после ее окончания он все равно не вернулся.

– Мой народ однажды воевал с Цивилизацией, – вдруг признался Кэйб.

– В отличие от нас. Мы воевали между собой. И какой урок вы вынесли из этого опыта? – бросил Циллер, разглядывая своего собеседника проницательным взглядом.

– Да, мы вынесли урок. Мы потеряли многое и многих; отважных людей и благородные корабли; мы не достигли собственных первоначальных целей войны, но доказали всем, что поддерживаем общий цивилизующий курс, мы внесли свою лепту в достойное существование мира. И с тех пор наши общества сотрудничают и являются союзниками.

– Но ведь вас не разгромили начисто?

– Этого сделать никто и не пытался. Ни они, ни мы. Это была не та война. А такую войну, о которой говорите вы, теперь уже вообще никто не ведет. Для нас эта война была, скорее, вооруженным диспутом и всегда аргументировалась теми военными действиями, которые наш враг вел в это время с Айдайранами.

– Ах да, знаменитая битва Новых Близнецов, – насмешливо хмыкнул Циллер.

Кэйб был поражен этим тоном:

– Так ваша симфония уже закончила эту тему?

– Давно.

– И вы по-прежнему довольны ею?

– Да. Очень. Музыка на удивление. И все же энтузиазм все еще не оставил меня. Возможно, я был неправ, настолько увлекшись этим «мементо мори»[8] – Циллер одернул жилет и махнул рукой. – О, не обращайте внимания. Я всегда становлюсь немного несправедлив, когда только что закончу вещь такого объема. И скажу больше, я даже начинаю нервничать, когда подумаю, что мне придется стоять и дирижировать перед таким огромным скоплением публики, которое обещал Хаб. К тому же я не совсем уверен в тех спецэффектах, которыми он намерен сопровождать исполнение, – Циллер коротко фыркнул. – Оказывается я пурист гораздо в большей степени, чем предполагалось.

– Но я уверен, что все будет прекрасно. Когда Хаб намерен объявить концерт?