Вызываем огонь на себя - [29]

«Так какого же дьявола вы поперли в Россию?» — хотелось во весь голос крикнуть чешскому парню из Орлицких гор в сытые, красные висбаденские рожи этих сынов Нибелунгов.

Боже, как мерзли в трескучий русский мороз эти нежные висбаденцы, избалованные райским климатом своей виноградной долины, подогреваемой подземными горячими ключами! Тут-то они и вспомнили о судьбе «Великой армии» императора французов.

У мрачного и нелюдимого на вид чеха под немецким мундиром билось смелое и отзывчивое сердце. Он не мог равнодушно смотреть на страдания раздетых и разутых русских пленных, по заявке капитана Арвайлера в специально построенный лагерь эсэсовцы пригнали четыре тысячи пленных из брянского «котла», куда попали части 3-й и 13-й русских армий. Нельзя ли помочь этим умирающим с голода людям? Венделину нередко приходилось подменять казначея штаба авиабазы, когда тот запивал, заболевал или уезжал в отпуск. В такие дни Венделин перебирался в штаб полковника Дюды, начальника авиабазы, и оформлял выдачу продуктов офицерскому и рядовому составу авиабазы. Методом элементарной подделки и приписки Венделин завышал нормы выдачи для лагеря военнопленных. Начиная с зимы сорок первого года он переправил таким образом около полутора тонн хлеба военнопленным. В убийственно суровую первую зиму в России в сещинском лагере умерло или выбыло около двух тысяч пленных бойцов и командиров, но многие из уцелевших и бежавших к партизанам должны благодарить Венделина Робличку за спасение своей жизни.

Еще осенью Венделин приметил, что в жилой зоне авиабазы на кухне и в столовой в здании бывшего Дома Красной Армии работают русские девушки из Сещи. Они мыли посуду и котлы, чистили картошку за 200 граммов хлеба и 20 граммов маргарина.

— Эй ты, чех! — сказал как-то ефрейтору Робличке унтер-офицер Мюллер, шеф столовой. — Скажи ты этим русским дурам, что они должны делать. А то я ни бе ни ме по-русски, а они по-немецки.

Венделин не упускал случая поговорить с русскими, хотя языковой барьер, несмотря на родство его родного, чешского, языка и русского, вначале преодолевал с трудом.

Вскоре он заметил, что одна из девушек — черноглазая, с черными косами — немного понимает по-немецки. Это была Женя, дружившая с двумя другими посудомойками — Аней Морозовой и Верой Молочниковой. Мюллер не раз и не два просил чеха-ефрейтора проводить девушек после ужина домой в поселок, так как СС-оберштурмфюрер Вернер не разрешал никому из русских слоняться по авиабазе и обязал кухонное начальство выделять сопровождающих при входе в военный городок и выходе из него.

По дороге Венделин пытался разговорить угрюмых и молчаливых девушек, которые явно гнушались знакомством с ефрейтором гитлеровской армии. Он сказал им, что он вовсе не немец, а чех, но девушки лишь выразительно посмотрели на его форму.

Как-то, провожая девушек, Венделин повстречался — возможно, не случайно — с двумя своими скучающими приятелями — Альфредом Байзлером и земляком Герном Губертом. Но и к этому знакомству сещинские девушки отнеслись настороженно, с едва прикрытым холодком. Впрочем, Аня как бы невзначай, из пустого любопытства, выяснила у Венделина, что Байзлер работает в штабе квартирмейстера, а Губерт — сигнальщиком на взлетной полосе.

— У этой Ани, — сказал потом Альфред Венделину, — в глазах написано, что она не согласна с тем, что мы тут хозяева.

Тогда еще Альфред, запутавшись в своих переживаниях, часто вспоминал, что он немец, и не стеснялся показывать это. Но с первой же карательной экспедиции против партизанских деревень он вернулся другим человеком.

— Если мы, немцы, такие звери, — сказал он мрачно Век-делину, — то я не хочу быть немцем!..

Перелом в отношениях Венделина с девушками наметился в мглистый октябрьский вечер, когда чех предупредил Женю: по доносу переводчика гестапо Отто Геллера и по приказу оберштурмфюрера Вернера Женя должна быть арестована. Аня теперь готова была пойти на сближение и с другим чехом — Герном Губертом, но она ни за что не соглашалась поверить чистокровному немцу Байзлеру и позже, когда Аня сдружилась с Венделином, она заклинала его, приказывала ему ничего не открывать Байзлеру.

Вначале Венделин старался переубедить Аню. Он говорил ей, что Альфред не только знает о Жене, но и готов отдавать ей через Венделина и Аню часть своего пайка, что Альфред охотно согласится вывести Женю из «мертвой зоны» авиабазы. Аня ничего не хотела слушать, и Венделин, горестно умолкая, понимал, что ему трудно винить ее в недоверии к его другу-немцу.

Аня не сразу поверила в ненависть Венделина и Герна к гитлеровцам и в их желание бороться против них. Зимой Венделин часто навещал Аню, Женю и Веру, ругмя ругал Геббельса, признавался, что слушает тайком московское радио, радовался советским победам. «И все-таки можно ли ему верить?» — с сомнением спрашивали девушки друг друга. Да, трудно было довериться человеку в форме врага, хотя глаза у него были честные, искренние, хотя Аню он звал «Аньо», а Аниных родителей — «мамо» и «тато». Правда, этот чех спас Женю от ареста и даже распустил слух об ее расстреле гитлеровцами, чтобы усыпить подозрения местных предателей. Но затем, когда Женю благополучно отправили в лес, Аня стала доверчивее относиться к нему и к его другу Губерту.