Выжжено - [9]

Анштэттер показал, как обслуживать бассейн.

– Вот это фильтр, – указал он на синий цилиндр размером с бельевую корзину. – Отключите здесь, потом перекиньте этот рычаг. Вот так, видите? Теперь снова включайте. – Он указал на смотровое стекло. – Видите, какая поднимается коричневая вода? Это то, что отсекает фильтр. Проделаете это раз в неделю – и достаточно. Пять минут, максимум десять. Пока не пойдёт чистая вода.

– Только не забудьте снова выключить, – вмешался маклер, который не отходил от них ни на шаг. Будто боялся, как бы они тайно не договорились о чём-то, что отрицательно скажется на его комиссионных.

– Конечно, – со всей серьёзностью кивнул Анштэттер. – Иначе оглянуться не успеете, как откачаете половину бассейна. А вода дорога.

Вернер был в своей стихии. Доротея с удовольствием предоставила это ему – разбираться со всеми этими рычагами, заслонками, кнопками и распределительными щитками; в конце концов, инженер в доме был именно он. Она же делала вид, что заинтересованно слушает, а сама наблюдала за женщиной и её дочерью.

Женщина казалась печальной. Наверное, ей было тяжело расставаться с этим красивым домом. Однако дело не только в этом, поняла Доротея, взглянув украдкой в третий раз. За печалью таилось что-то еще. Страх. Это был взгляд человека, который не знает, что будет дальше.

Доротея перехватила взгляд Вернера, многозначительно подняла брови, и, о чудо, Вернер вспомнил разговор, которые они вели по дороге сюда. Он кашлянул, смущенно потёр руки и, наконец, спросил:

– Эм-м, а вот ещё один вопрос, господин Анштэттер, который занимает меня в этой связи…

– Да? – Мужчина поднял на него зоркие, но странно беспокойные глаза.

– Почему, собственно, вы продаёте этот дом?

Маклер вдруг зашёлся в приступе кашля. Анштэттер отвёл глаза, быстро взглянул на свою жену и дочь и затем ответил с тонкой, безрадостной улыбкой:

– Вы, наверное, слышали от господина Освальда, что мы купили крестьянскую усадьбу. Красивое старинное имение; чудесный сад. Такое имение, понимаете ли, господин… эм-м…

– Утц, – подсказал Вернер.

– Господин Утц. Извините, у меня легендарно плохая память на имена. В общем, я всегда мечтал об усадьбе, с детских лет. И вот я её получил. У нас два пони. Дети могут ездить верхом, и вообще – на природе… Это важно, понимаете? Близость к природе.

– Понимаю. – Вернер кивнул с удовлетворённой улыбкой.

Маклер тоже улыбнулся с видимым облегчением.

Но в глазах женщины стояла боль. Муж избегал её взгляда; он посмотрел на часы и произнёс:

– Мне очень жаль, что я вынужден вас поторопить, но у нас ещё одна встреча.

– Он что-то утаивает, – сказала Доротея на обратном пути в Штутгарт.

– Кто? Этот Анштэттер? – Вернер посмотрел на неё с удивлением. – А что ему от нас утаивать?

– Не знаю. Но ты видел его глаза? Он не выдерживает и двух секунд взгляда. Его мучает совесть. Вот только почему, хотела бы я знать.

Вернер прибавил газу, перегнал едва плетущуюся фуру сети супермаркетов.

– Не придавай значения. У нас в соседнем отделе тоже есть один такой. Доктор физики, блестящего ума человек, но никогда не смотрит тебе в глаза. Это совершенно сбивает с толку. И к этому очень трудно привыкнуть.

– Но этот – не доктор физики. Это человек, работающий руками.

– Да, верно, маклер что-то такое говорил по телефону. Этот Анштэттер вроде бы подолгу работал монтажником за границей. И недавно якобы покончил с этим. Возможно, поэтому и загорелый такой. Строительство под южным солнцем – это оставляет свои следы.

– Я думаю, его жена против продажи дома.

Вернер усмехнулся.

– Это заметил даже я. Если хочешь знать, этот Анштэттер – мачо. Заделал четверых детей – и вся семья слушает его команды. И если ему втемяшилось осуществить мечту своей юности, то никто и пикнуть не смей.

– Сбавь скорость.

– Я и так не быстро еду, – ответил Вернер, однако приподнял ступню с педали газа. – Дочка тоже была ужасно недовольна. И при чём тут близость к природе? Как будто этот дом стоит в центре города. Уж куда ближе к природе-то, а?

Они подъезжали к заправке у поворота на Дуффендорф, после этой заправки надо было свернуть чуть позже, чтобы попасть на автобан – здесь они уже дважды ошибались. Доротея помотала головой.

– У меня такое чувство, будто он утаивает от нас что-то важное, и от этого у него угрызения совести.

Тут задумался даже Вернер, который временами доводил её до бешенства своей невозмутимостью.

– Ты думаешь? – спросил он. – Но что же это может быть?

– Понятия не имею.

– Какие-нибудь скрытые изъяны дома? Но ведь всё проверено экспертом; в таких делах Фолькер бы меня не подвёл. Он бы мне сказал, если бы тут требовался какой-то дорогой ремонт или действовали новые нормы, которым дом не соответствует. Знаешь, в чём он мне признался? Фолькер, этот подлец? Что поначалу он даже уговаривал Анштэттеров запросить за дом больше; якобы эта цена – на нижнем пределе шкалы для таких объектов. И думал, конечно, о своих комиссионных, ясное дело, и заткнулся, только когда узнал, что этим домом интересуемся мы… Но Анштэттер не захотел поднимать цену.

– И что? Ты находишь это нормальным?

Вернер тяжело вздохнул.