Выжившие - [2]

Глава 2 Соревнование по плаванию

По вечерам Бенжамин с сачком и ведром стоял у воды чуть выше того места, где сидели мама и папа. Они следовали за вечерним солнцем, двигая стулья и стол, когда те попадали в тень. Медленно отодвигались от сумерек. Под столом сидела Молли, собачка, и с удивлением следила за тем, как исчезает ее тень, а потом брела за остальными вдоль кромки воды. Сейчас родители добрались до конечной станции; они наблюдали, как солнце опускается за верхушки деревьев на другом берегу озера. Они всегда сидели рядом, плечом к плечу, так, чтобы смотреть на воду. Белые пластиковые стулья утопали в высокой траве, маленький деревянный столик, на который они ставили стаканы с пивом, поблескивал на вечернем солнце. Разделочная доска с палкой салями, куском мортаделлы и редиской. На траве между ними – сумка-холодильник, в которой охлаждалась водка. Перед тем как глотнуть, папа каждый раз коротко выдыхал «Хей!», чокался с воздухом и выпивал. Папа начал резать колбасу, столик зашатался, пиво расплескалось, легкое раздражение появилось на мамином лице – поморщившись, она приподняла стакан и подождала, пока он закончит. Папа ничего не заметил, не то что Бенжамин. Он видел все малейшие перемены, всегда стоял чуть поодаль, чтобы они могли посидеть спокойно, но все-таки так, чтобы слышать каждое их слово, контролировать атмосферу и настроение. Он слышал их обычное бурчание, слышал, как стучит по тарелке вилка, как зажигается сигарета, слышал их смех, значит, все в порядке.

Бенжамин брел по берегу, сжимая в руке сачок. Он проводил им по воде, и иногда ему удавалось взглянуть прямо в отражение солнца, от этого в глазах появлялись темные пятна. Он балансировал на больших камнях, искал на дне головастиков, удивительных животных, черных, неуклюжих, похожих на плавучие запятые. Он поднял парочку за хвост и сразу же опустил в красное ведерко. Так было заведено. Он собирал головастиков, пока родители были рядом, а потом, когда солнце садилось и они уходили в дом, отпускал головастиков в озеро и тоже спешил за ними. Так продолжалось каждый вечер. Однажды он забыл головастиков в ведре. На следующий день все они были мертвы, засохли на солнце. Он испугался, что об этом узнает отец, и выбросил ведро в озеро. Бенжамин знал, что папа был в доме, но его взгляд, казалось, буравил шею мальчика.

– Мама!

Бенжамин оглянулся и увидел, как по лестнице от дома спускается его младший брат. Даже отсюда было заметно, что он рассержен. Но загородный дом – не место для таких эмоций. Особенно этим летом – они приехали сюда на неделю раньше, чем обычно, и родители запретили им смотреть телевизор все каникулы. Сообщили об этом в торжественной обстановке, и Пьер расстроился сильнее других, когда папа выключил телевизор из розетки и положил шнур сверху на аппарат. Он свисал оттуда, словно с виселицы, как напоминание всем членам семьи о том, что происходит с техникой, которая не дает семье проводить лето на улице.

У Пьера были журналы комиксов, которые он медленно, спотыкаясь на длинных словах, читал вслух себе под нос, лежа на животе на траве. Но в конце концов ему надоедало, и он спускался к родителям. Бенжамин знал, что мама с папой могут отреагировать по-разному. Иногда можно было забраться к маме на руки, и она сидела, поглаживая сына по спине. А иногда появление сына раздражало ее, и волшебное время исчезало навсегда.

– Мне нечего делать, – сказал Пьер.

– Может, поможешь Бенжамину ловить головастиков? – предложила мама.

– Нет, – ответил он. Он остановился возле маминого стула, щурясь от низкого солнца.

– А Нильс? Может, вы вместе что-нибудь придумаете? – сказала мама.

– Что? – спросил Пьер.

Молчание. Они, мама и папа, сидели, словно обессиленные, словно утонувшие в пластмассовых стульях, пришибленные алкоголем. Они смотрели на озеро. Казалось, они думают, придумывают какие-нибудь развлечения, но вслух они ничего не говорили.

– Хей! – крикнул отец, опрокинул стопку, улыбнулся и трижды хлопнул в ладоши. – Так, – закричал он. – Всем мальчикам через две минуты быть здесь в плавках!

Бенжамин взглянул на него, отошел на несколько шагов от кромки воды и бросил сачок в траву.

– Мальчики! – крикнул отец. – Общий сбор!

Нильс лежал в гамаке, натянутом между двумя березами возле дома, и слушал музыку. Бенжамин старался прислушиваться к звучанию семьи, Нильс же старательно его избегал. Бенжамин всегда держался поближе к родителям, Нильс же отдалялся, как только мог. Он всегда находился не там, где все, никогда ни в чем не участвовал. По вечерам, когда братья ложились спать, через фанерные стены им было слышно, как родители ссорятся. Бенжамин внимательно вслушивался в каждое слово, пытался уловить масштаб трагедии. Иногда они кричали друг другу ужасные гадости, говорили друг другу такие вещи, что казалось, катастрофа неизбежна. Бенжамин часами не спал, проворачивая в голове всю ссору. Нильс, казалось, совершенно не обращал на это никакого внимания.

– Сумасшедший дом, – бурчал он, отворачиваясь к стенке и засыпая. Его это не касалось, днем он держался в стороне, стараясь не попадаться на глаза, разве что иногда у него случались вспышки ярости, они неожиданно возникали и так же неожиданно стихали. – Черт! – слышалось из гамака, и Нильс, ругаясь и истерически отгоняя подобравшуюся к нему осу, выскакивал на полянку. – Чертово отродье! – вопил он, несколько раз хлопая руками в воздухе. И все стихало.